Наш вождь Фридрих Энгельс принял нас самым сердечным образом. Он, как и скончавшийся более года тому назад ветеран партии Лесснер, пришли нам на помощь и советом и делом.
Лесснер был неутомим в поисках подходящего помещения для нас. Вскоре мы устроились в северной части Лондона, и свинцовые солдаты Гутенберга стали строиться, буква к букве, для борьбы за свободу немецкого пролетариата: "Sozialdemokrat" снова стал выходить так же регулярно, как и раньше в Цюрихе. Итак, Бисмарк дал маху. Сюда, через Северное море, его рука не доставала.
Тем из нас, кто не знал английского языка, приходилось вначале, конечно, туго. Я, к счастью, еще в Цюрихе, имея уже за плечами 46 лет, начал учиться английскому языку, так как травля против нас внушала неуверенность в будущем. Правда, это вызвало тогда добродушное замечание со стороны одного из моих друзей, живущего теперь в Берлине:
- Как это ты, старая кляча, еще умудряешься учить английский язык?
А теперь я только мог радоваться этому. Мне надо было лишь приучить свой слух к английской речи. Для этого я ходил по театрам, слушал по воскресеньям ораторов в парках и посещал собрания "Армии спасения".
Часы, проведенные мной с Фридрихом Энгельсом, незабываемы.
Когда по воскресеньям я сопровождал его во время послеобеденных прогулок по Риджентс-парк, он рассказывал мне о своем участии в революции 1848 г. Перед моим мысленным взором вставала трусливая немецкая буржуазия, которая пыталась делать революцию в белых перчатках, которая из страха перед рабочими бросилась в объятия полиции и сама разрушила баррикады, воздвигнутые в начале событий. Но я представлял себе также и таких стойких людей, как Филипп Беккер и другие, которые выдержали борьбу до самого конца и даже в изгнании, в условиях жесточайшей нужды не утратили веры в новое победоносное восстание немецкого народа.
Раз уж я упомянул о нашем Беккере, то должен добавить, что на склоне лет у него в доме частенько царила нужда. Но он никогда не терял юмора и еще в одном из своих последних новогодних поздравлений писал мне:
"Не бранись, если бездельники не хотят идти вперед. Зажги у них сзади пучок соломы. Тогда они засеменят дальше".
Наши товарищи, деятели 1848 г., были могучими, полными сил людьми, и ничто не было им более ненавистно, чем бабьи жалобы по поводу преследований или неудач. Некоторым эмигрантам Коммуны, думавшим, что борьба за дело пролетариата есть нечто вроде легкой прогулки, приходилось выслушивать жестокие истины от нашего друга Энгельса.
И тот же Энгельс умел быть очень мягким. Как часто видел я его в кабинете ползающим на четвереньках, в то время как маленький мальчик его племянницы * восседал на нем верхом.
После целого дня напряженной умственной работы лучшим отдыхом для него было провести веселый вечер
* - Мери Эллен (Пумпс) Берне. Ред.
250
в кругу друзей. Когда нас приглашали к нему по случаю дня его рождения, или на рождество, или на пасху, было всегда очень весело. Чем больше мы веселились, тем больше это радовало нашего "Генерала" (это слово произносилось на английский манер - "Дженерал"), как мы называли Энгельса.
Меня интересовали взгляды Энгельса на современное движение в пользу трезвости. Я не могу вспомнить, чтобы он когда-либо высказался за воздержание от употребления алкоголя. Напротив, часто сидя за пивом, он говорил мне: "Пей, баварец, баварцы всегда испытывают жажду". От нашего старого Филиппа Беккера я также знал о его умении не пьянеть, о том, что на наших пирушках в Цюрихе он не уступил бы никому из нас, даже будучи на седьмом десятке. Он мог также рассказать о "полунощных бдениях", которые устраивали в Женеве эмигранты - участники революции 1848 г.
Наконец закон о социалистах был с позором отменен 150. Когда-то всесильный "железный канцлер" * был более ни на что не способен и мог лишь, создавая шум, тащиться за государственной телегой.
"Sozialdemokrat" выполнила свою задачу, и мне надо было подумать о своем будущем. После недолгого размышления я сообщил своим друзьям, что, несмотря на приказ об аресте, повсюду следовавший за мной, я хочу вернуться в Германию и стать в ряды своих товарищей.
Энгельс не советовал мне возвращаться. Он говорил:
- Увидишь, пруссаки посадят тебя под замок!
Однако я был того мнения, что в худшем случае это обойдется мне самое большее в два года тюрьмы, а такой срок я еще смогу отсидеть.
Итак, в канун народного праздника 1890 г., в 10 часов вечера я приехал в Штутгарт, где получил место корректора у товарища Дица, выпускавшего ежедневную газету "Schwabische Tagwacht".
Читать дальше