Платон - Софист

Т е э т е т.Во всяком случае это состояние - наилучшее и разумнейшее.

Ч у ж е з е м е ц.Вследствие всего этого, Теэтет, о таком обличении мы должны говорить как о величайшем и главнейшем из очищений и, с другой стороны, человека, не подвергшегося этому испытанию, если бы даже он был Великим царем, поскольку он не очищен в самом главном, должны считать невоспитанным и безобразным в том отношении, в каком следовало бы быть самым чистым и прекрасным тому, кто желает стать действительно счастливым.

Т е э т е т.Безусловно, так.

Ч у ж е з е м е ц.Что же? Тех, кто занимается этим искусством, как нам назвать? Я ведь боюсь назвать их софистами.

Т е э т е т.Почему же?

Ч у ж е з е м е ц.Как бы не приписать им слишком ценный дар.

Т е э т е т.Но ведь то, что теперь сказано, походит на нечто подобное.

Ч у ж е з е м е ц.Да ведь и волк походит на собаку, самое дикое существо на самое кроткое. Но человеку осмотрительному надо больше всего соблюдать осторожность в отношении подобия, так как это самый скользкий род. Впрочем, пусть будет так: ведь если определения четки даже в отношении мелочей, то никакого спора из-за них не возникает.

Т е э т е т.Да, вероятно, не возникает.

Ч у ж е з е м е ц.Так пусть же частью искусства различать будет искусство очищать, от искусства очищать пусть будет отделена часть, касающаяся души, от этой части - искусство обучать, от искусства обучать - искусство воспитывать, а обличение пустого суемудрия, представляющее собою часть искусства воспитания, пусть называется теперь в нашем рассуждении не иначе как благородною по своему роду софистикою

Т е э т е т.Пусть называется. Однако я, поскольку обнаружилось столь многое, недоумеваю, кем же, наконец, если говорить правильно и с уверенностью, следует признать на самом деле софиста.

Ч у ж е з е м е ц.Твое недоумение естественно. Но и тот, софист, надо думать, теперь уже сильно недоумевает, куда ему, наконец, ускользнуть от нашего рассуждения. Ведь справедлива пословица, что не легко от всего увернуться. Поэтому теперь надо посильнее на него налечь.

Т е э т е т.Ты говоришь прекрасно.

Ч у ж е з е м е ц.Давай-ка сначала, остановившись, как бы переведем дух и, отдыхая, поразмыслим сами с собою: вот ведь сколь многовидным оказался у нас софист. Мне кажется, прежде всего мы обнаружили, что он - платный охотник за молодыми и богатыми людьми.

Т е э т е т.Да.

Ч у ж е з е м е ц.Во-вторых, что он крупный торговец знаниями, относящимися к душе.

Т е э т е т.Именно.

Ч у ж е з е м е ц.В-третьих, не оказался ли он мелочным торговцем тем же самым товаром?

Т е э т е т.Да; и в-четвертых, он был у нас торговцем своими собственными знаниями.

Ч у ж е з е м е ц.Ты правильно вспомнил. Пятое же попытаюсь припомнить я. Захватив искусство словопрений, он стал борцом в словесных состязаниях.

Т е э т е т.Так и было.

Ч у ж е з е м е ц.Шестое спорно; при всем том мы, уступив софисту, приняли, что он очищает от мнений, препятствующих знаниям души.

Т е э т е т.Совершенно верно.

Ч у ж е з е м е ц.Замечаешь ли ты, что когда у кого-то имеется много знаний, а именуют его только по одному виду искусства, то об этом человеке возникает неверное представление. И ясно, что, если кто имеет нечеткое представление о каком-либо искусстве, он не может себе вообразить, на что направлены все знания в этом искусстве, почему он и называет того, кто ими обладает, многими именами вместо одного.

Т е э т е т.Кажется, большею частью это происходит приблизительно так.

Ч у ж е з е м е ц.Пусть же мы не испытаем по лености ничего подобного при исследовании, но примем, прежде всего, одно из сказанного о софисте; это одно, как мне кажется, более всего его отличает.

Т е э т е т.Что же это за одно?

Ч у ж е з е м е ц. Мы где-то признали его искусником в прекословии.

Т е э т е т.Да.

Ч у ж е з е м е ц.Что же? Не признали ли мы, что он учит этому самому и других?

Т е э т е т.Как же иначе?

Ч у ж е з е м е ц.Посмотрим-ка, в спорах о чем обещают подобные люди сделать других искусными? Пусть наше исследование идет сначала примерно так. Ну-ка, делают ли они других людей способными спорить о божественных делах, скрытых от большинства?

Т е э т е т.О них действительно так говорят.

Ч у ж е з е м е ц.А относительно земных, небесных и тому подобных очевидных явлений?

Т е э т е т.Как же иначе?

Ч у ж е з е м е ц.И конечно, мы знаем, что, когда в частных беседах зайдет речь о возникновении и бытии, они и сами оказываются искусными в возражениях, и других делают такими же способными в этом, как они сами?