Олег Буткевич: Красота

* Теоретическая разработка проблем, связанных со своеобразием эстетической ценности, за последние годы все более привлекает внимание советских исследователей. Специально этой теме посвящена, например, книга Л. Столовича «Природа эстетической ценности» (М., 1972). Однако в данном случае понятие «ценность» не несет особой терминологической нагрузки, будучи употреблено не в теоретическом, но в разговорном значении, близком здесь по смыслу к понятиям «плоды труда», «результаты деятельности» и т. п.

Поэтому было бы логично начать наше рассмотрение прекрасного с попытки выяснить природу и сущность красоты действительности. Когда будет исследован этот аспект красоты, появится возможность понять и специфику ее существования в искусстве, я особенность создаваемых художественных ценностей, в природу вообще всех человеческих ценностей, обладающих качеством красоты. Такое направление анализа указывает нам и знаменитая диссертация Н.Г. Чернышевского, пафос которой — в утверждении реальной жизни как источника красоты, питающей искусство.

Нужно подчеркнуть, что методологическая последовательность приобретет здесь принципиальное значение, так как при любой попытке понять красоту мира через красоту искусства уже заключена идеалистическая тенденция объяснения действительности из качеств сознания. Шопенгауэр, Ницше, Бергсон — большинство основоположников современного буржуазного иррационализма в эстетике — развивали кантовский агностицизм именно в таком направлении. Когда Шопенгауэр говорил, что основной бас в гармонии — то же, что неорганическая природа в мире, грубейшая масса, на которой основано все и из которой рождается и развивается все, и далее в совокупности сопровождающих голосов, составляющих гармонию между басом и исполняющим мелодию голосом, видел всю лестницу идей, в которых объективируется воля, то в этом поэтическом уподоблении элементы искусства отнюдь не только в метафорическом смысле отождествлялись с явлениями действительности, так же как и духовное качество — воля — вовсе не в переносном смысле клалось в основу всего сущего в виде неразумной мировой воли.

Но если последовательные идеалисты естественно избирают методологию, соответствующую их принципу, то методологические оплошности при попытках материалистического анализа — смешение объективного и субъективного или подмена одного другим — тут же сказываются на результатах исследования. Примеров тому достаточно, и с некоторыми из них нам придется встретиться.

Итак, попытаемся сосредоточить внимание на области, подлежащей первоочередному исследованию, — на красоте, которую мы наблюдаем вокруг себя в реальной жизни. Первое, что обнаруживается при такой попытке, — это трудность выбора бесспорного объекта, относительность суждений о прекрасном*.

* Автор не видит существенного различии между содержанием понятий «прекрасное» и «красота» и считает эти термины по большей части взаимозаменяемыми. Встречающееся, в частности, в приведенном в качестве эпиграфа порочном круге цитат из «Краткого словаря по эстетике» (М., 1963) или в книге М. Кагана «Начала эстетики» (М., 1964) толкование «прекрасного» как «наиболее красивого», как «красоты в наивысшем ее проявлении», хотя генетически, видимо, и оправдано, не обладает, на наш взгляд, практическим смыслом, ибо между «красивым» и «прекрасным» невозможно провести никакой качественной грани. И если, например, по отношению к отдельным предметам и явлениям слово «прекрасный» действительно нередко означает высшую степень эстетического одобрения, то, с другой стороны, само понятие «красота» по своему эмоциональному наполнению обладает никак не меньшим содержанием, нежели понятие «прекрасное».

Прекрасное для одного другому может показаться банальным. То, что считалось красивым в одну эпоху, представляется смешным в другую. То, что вызывает восхищение у людей одной культуры, повергнет в недоумение представителей другой.

Весь этот, на первый взгляд, невообразимый хаос разноречивых взглядов и мнений связан с существованием, развитием и отмиранием общественных идеалов, с разнообразием личных, семейных, сословных вкусов, с многообразием и несовместимостью индивидуальных эстетических оценок и суждений. Однако этот обширнейший круг вопросов, несомненно, существенных для всестороннего рассмотрения проблемы прекрасного, отодвигается на второй план стоящей перед нами задачей.