Бертран Рассел - О ценности скептицизма

Национализм, конечно, крайний пример горячей веры в сомнительные ценности. Я думаю, точнее сказать, что любой историк, который пишет сейчас историю мировой войны, вынужден делать утверждения за которые, если бы они были сделаны во время войны, он попал бы в тюрьму в любой из воюющих стран. Опять же, за исключением Китая нет такой страны, где люди терпимо воспринимают правду о самих себе; в обычные времена правда рассматривается лишь как невоспитанность но в военное время она считается преступной. Создаются противоположные системы неистовых верований, ложность которых очевидна, поскольку в них верят только те люди, кто разделяет одни и те же национальные пристрастия. Но рациональное рассмотрение этих систем воззрений считается таким же злонамеренным и вредным поступком, как и раньше считалось рациональное рассмотрение религиозных догматов. Если спросить людей о том, почему в таких вопросах скептицизм безнравствен, единственным ответом будет следующий: мифы помогают выиграть войны, поэтому нация, придерживающаяся рациональных взглядов, скорее будет повержена, чем победит. Тот взгляд, что существует нечто позорное в спасении чьей-либо шкуры путем массовой клеветы на иностранцев, насколько я знаю, до сих пор не нашел поддержки среди профессиональных моралистов, за исключением квакеров. Если предположить, что нация, придерживающаяся рациональных взглядов, найдет способ жить вместе и не допускать войны, то ответом будет только оскорбление.

Каким же может быть результат распространения разумного скептицизма? Действия людей совершаются на основе страстей, что сопровождается созданием соответствующих мифов. Психоаналитики изучают индивидуальное проявление этого процесса у сумасшедших, явных и неявных. Человек, страдающий каким-либо расстройством, выдумывает теорию, что он – король Англии, и развивает все виды остроумных объяснений того факта, что он не пользуется тем уважением, которого требует его величественное положение. В этом случае его иллюзию не разделяют соседи, поэтому они заключают больного в сумасшедший дом. Но если вместо того, чтобы отстаивать только собственное величие, он заявляет о величии его нации, его класса или веры, он завоевывает толпы сторонников и становится политическим или религиозным лидером, даже если для непредвзятого стороннего наблюдателя его взгляды кажутся такими же абсурдными, как и у обитателя психиатрической лечебницы. Таким образом возрастает коллективное безумие, которое следует законам, очень схожим с законами индивидуального безумия. Каждый знает, что опасно спорить с сумасшедшим, который думает, что он – король Англии;

но если его изолировать, он может быть побежден. Когда же вся нация разделяет подобную иллюзию, ее гнев того же рода, что и присутствует у сумасшедшего-одиночки, если его претензии оспариваются, но ничего, кроме войны, не может заставить ее подчиниться разуму.

Та роль, которую играют интеллектуальные факторы в человеческом поведении, – это проблема, по которой существует много разногласий между психологами. Есть два довольно разных вопроса: (1) в какой мере убеждения могут выступать в качестве причин поступков? (2) в какой мере убеждения выводимы из логически адекватных фактов или могут быть из них выведены? По обоим вопросам психологи согласны отводить интеллектуальным факторам намного меньше места, чем отведет обычный человек, но внутри этого общего согласия существуют значительные по степени разногласия. Рассмотрим оба вопроса в их последовательности.

(1) В какой мере убеждения могут выступать в качестве причин поступков? Позвольте нам не обсуждать этот вопрос теоретически, но разрешите взять обычный день обычного человека. Он начинается с утреннего пробуждения, может быть, силой привычки, независимо от убеждений. Он съедает свой завтрак, поспевает к поезду, читает газету и добирается до своего офиса – все в силу привычки. Когда-то в прошлом он сформировал эти привычки, и, по крайней мере при выборе профессии, он руководствовался убеждениями. Возможно, со временем он поверил в то, что работа, предложенная ему, настолько хороша, насколько ему хотелось. У большинства людей убеждения играют роль в первоначальном выборе профессии и, следовательно, опосредовано во всем, что влечет за собой этот выбор.

На службе, если он простой работник, он может продолжать действовать просто по привычке, без активного волевого акта и без явного участия убеждений. Можно подумать, что если он складывает столбики цифр, он верит в арифметические правила, которые применяет. Но это будет ошибкой; эти правила суть только привычки его тела, как привычки игрока в теннис. Они были приобретены в юности, не по интеллектуальной убежденности их соответствия истине, а благодаря школьному учителю, подобно тому, как собака учится сидеть на задних лапах и служить, чтобы получить еду. Я не говорю, что все образование подобного рода, но, конечно, таково основное обучение в начальной школе.