Вадим Васильев - Философия Артура Шопенгауэра

Закон причинности — «всякое изменение в материальном мире может наступить лишь в том случае, если ему непосредственно предшествовало другое» (2, 34) — так же априорен, считал Шопенгауэр, как априорны пространство и время. Этот закон проистекает из рассудка и является главной и единственной функцией последнего. Дело в том, что «без применения закона причинности никогда не могло бы осуществиться созерцание объективного мира» (2, 18). Предшествуя созерцанию как условие его возможности, причинность не может быть продуктом этого созерцания, т. е. она априорна.

В приведенных формулировках опять‑таки просматриваются кантовские мотивы, но в данном случае это сходство обманчиво. Кант тоже доказывал, что закон причинности составляет условие возможности эмпирического восприятия вещей. Он делал это, показывая, с одной стороны, что без понятия причины немыслима объективная последовательность представлений [12] Объективность, по Канту, это общезначимость, общезначимость гарантируется необходимой связью событий, а понятие причины содержит мысль о необходимой связи последовательных событий — см. Кант И. «Пролегомены ко всякой будущей метафизике», §§ 18–20 (AA 4: 298–302). , с другой — что единство мысли о такой последовательности совпадает с одним из модусов первоначального единства самосознания. В итоге у него получалось, что вещь не может быть осознана (т. е. соотнесена нами с нашим единством самосознания) во времени, если ее воспринимаемые состояния не схватываются «продуктивным воображениеим» в каузальном соотнесении с предшествующими событиями в мире явлений.

Шопенгауэр доказывает обусловленность объективного созерцания законом причинности совершенно другим способом. Он отталкивается от различения ощущений и объективных представлений. Лучше всего его иллюстрирует зрительный опыт. Когда мы созерцаем объект в пространстве, мы убеждены в том, что непосредственно видим сам этот объект. Непосредственность и в самом деле здесь есть, но это непосредственность не чувства, а рассудка. На уровне чувства мы напрямую сталкиваемся лишь с субъективными ощущениями, возникающими вследствие воздействия лучей света, идущими от физического объекта, на сетчатку глаз. Рассудок обрабатывает этот сырой материал, относя имеющиеся ощущения к их причинам в пространстве. При этом отнесении перевернутый в глазу образ предмета принимает правильное положение, ощущения обоих глаз объединяются и т. д. В результате всех этих действий рассудка, которые происходят нерефлективно и в этом смысле являются непосредственными, мы имеем созерцание уже не ощущения, а самого предмета. Примерно так же работает рассудок и с ощущениями осязания, хотя здесь отнесение к причине ощущений может запаздывать. Что касается других чувств, то Шопенгауэр полагает, что здесь объективизация затруднена, а в ряде случаев даже невозможна [13] Сам Шопенгауэр указывал на близость своей концепции объективного созерцания теории «непосредственного восприятия» шотландского философа «здравого смысла» Т. Рида. Впрочем, Рид считал, что в восприятии даны вещи сами по себе, а не представления, как у Шопенгауэра. .

Сравнивая кантовское и шопенгауэровское доказательство, можно констатировать, что если Кант доказывал не только априорность закона причинности, но и его необходимую истинность для сферы феноменов, то Шопенгауэр скорее предполагает значимость этого закона рассудка и демонстрирует лишь его прямое участие в созерцании. В самом деле, из того, что объективное созерцание предполагает отнесение ощущения к его причине, предмету, не следует, что все предметы должны быть встроены в каузальные ряды. Эти различия не случайны. Канту было очень важно совместить обе указанные задачи в свете его усилий опровергнуть фундаментальный вывод Юма о том, что закон причинности не является самоочевидным и не может быть предметом рационального доказательства. Подобно Канту, Шопенгауэр высоко ценил труды шотландского мыслителя. Он говорил даже, что «из каждой страницы Дэвида Юма можно извлечь больше, чем из полного собрания философских сочинений Гегеля, Гербарта и Шлейермахера, вместе взятых» (2, 489). Однако, в отличие от Канта, Шопенгауэр не придал значения знаменитому юмовскому доказательству мыслимости беспричинных событий, представленному в одной из глав «Трактата о человеческой природе» [14] В отличие от большинства других работ Юма, «Трактата» не было в его библиотеке — см. Schopenhauer A. Der handschriftliche Nachlass. Hrsg. v. A. Hьbscher. Bd. 5. Frankfurt a. Main, 1968. S. 72–73. . Поэтому он вполне традиционно считал, что беспричинные события попросту немыслимы, и в результате, по сути, опустил вопрос о доказательстве общезначимости закона причинности, сконцентрировав внимание на демонстрации априорности последней как субъективного условия объективного представления [15] Это не значит, что Шопенгауэр полностью игнорировал юмовские исследования причинности. Но он трактовал их (в основном с чужих слов) как попытку оспорить правомерность закона причинности, исходя из того, что все знания должны происходить из опыта, а этот закон не может быть эмпирическим (необходимость, содержащаяся в нем, не может происходить из опыта). Отсюда он заключал, что Юма можно опровергнуть демонстрацией априорности закона причинности. См. Schopenhauer A. Samtliche Werke. Bd. 9. Mьnchen, 1913. S. 151–152, 205–206. . Подобный подход, кстати, позволял ему допускать исключения из закона естественной причинности (т. е. из положения, что каждое событие в мире феноменов имеет причину из этого же мира) [16] Некоторые события, по Шопенгауэру, могут проистекать из глубинной сущности мира. , не противореча себе: если бы он проводил доказательство истинности общего закона причинности в кантовском ключе, ему пришлось бы заключить, что он истинен именно в качестве принципа естественной причиннности.