Карл Ясперс: Философия. Книга третья. Метафизика

Материализация представляет обманчивое присутствие трансценденции в форме осязаемой партикулярной действительности; вместо того чтобы усматривать трансценденцию в эмпирической действительности, ее видят как эмпирическую действительность. Суеверие, утрачивая трансценденцию, обладает своим абсолютом как неким материализованным и все же, — в том, как его понимают, — недействительным существованием в мире. Деятельность суеверия в этом обманчивом сверхчувственном есть магия. Оно крепко держится за конечное, обращается с ним как с трансценденцией, и все же не может удержать его в своих руках даже и как конечное.

Позитивизм, напротив, признает только эмпирическую действительность. Он отвергает метафизику, как фантастику, даже если он отнюдь не может совладать с действительностью этой фантастики в человеке или уничтожить ее. Он исследует историческую действительность метафизики в существовании человека, метафизическая потребность которого, как природный его задаток, создала себе содержательные образы и воздействовала посредством их на человеческое существование. Иллюзорна ли вера в эти содержания, или нет, — в любом случает можно установить, во что люди верили и какие фактические последствия имела эта вера; позитивист инвентаризует и упорядочивает факты. Затем дается описание фактического обращения людей с метафизическими содержаниями в формах культа, ритуалах, праздниках и в оставшихся уже в прошедшем размышлениях. В заключение мысль постигает следствия этих форм обихода для практического образа жизни, в рациональном и иррациональном отношении людей к эмпирическому миру.

Суеверие материализует, неверие как позитивизм разлагает на иллюзии. Оба они видят метафизическую предметность как мутную, непрозрачную. Они не слышат языка трансценденции: суеверие превращает ее в мировое существование, которое оно трактует как эмпирическую действительность, неверие же превращает ее в мнимо познанные им призраки (Phantasmen), ничтожные в сравнении с действительностью ориентирования в мире.

Материализация и наличная потусторонность — это иллюзии жизненной нужды, которая хотела бы без прорыва к свободе экзистенции, при помощи некоторого знания миновать заботу и опасность, как и сознание абсолютного уничтожения.

Позитивизм вовсе неспособен подлинно вопрошать о трансценденции, поскольку он не покидает точки зрения сознания вообще. На этой точке зрения язык трансценденции не может быть распознан сознанием даже только как существование некоторого языка. Чистая имманентность без трансценденции остается всего лишь глухим существованием (Reine Immanenz ohne Transzendenz bleibt nichts als das taube Dasein).

Поскольку действительность трансценденции не есть ни эмпирическое существование, ни материализованная трансценденция, и не потустороння, как иной мир, то — чтобы пережить ее в опыте — нужен разрыв имманентности, в котором бытие выходит навстречу экзистенции в историчном мгновении. Место трансценденции не с этой стороны и не по ту сторону, оно есть граница, но такая граница, на которой я предстою ей, если я подлинно есмь (Der Ort der Transzendenz ist weder diesseits noch jenseits, sondern Grenze, aber Grenze, auf der ich vor ihr stehe, wenn ich eigentlich bin).

Суеверие и позитивизм — враги друг другу на одном и том же уровне. Но позитивизм на этом уровне выходит победителем. Не существует объективных чудес. Не существует привидений, ясновидения и магии. То, что существует в действительности как факт, подчиняется правилу и закону, может быть методически установлено. Невозможность всех этих, снова и снова доверчиво пересказываемых и мошеннически или истерически производимых феноменов хотя и не есть логическая их невозможность, но постигается как невозможность в той специфической достоверности, основа которой — в целокупности знания: реальная невозможность их следует из того, что феномены подобного рода находятся в разногласии с условиями возможности эмпирического познания вообще. Однако это еще не дает нам с убедительностью понять их совершенную невозможность. Скорее, достоверность этой последней есть как раз нелогическая, хотя и просветленная на путях логики, экзистенциально обоснованная достоверность. Готовность считаться с реально невозможными феноменами, как действительностями, и даже только обсуждение всерьез их положительной возможности, целой пропастью отделяет человека от другого, одушевленного достоверностью их невозможности. Ибо эта невозможность составляет и условие его взвешенного позитивистского знания о мире, и коррелат подлинного отношения к трансценденции. В этих делах суеверия, как на скрытом симптоме, можно выяснить фактическое отсутствие коммуникации между людьми, которые в делах жизни, казалось бы, столь во многом понимают друг друга и солидарны между собой.