Имре Лакатос - Фаллибилизм против фальсификационизма

2) Но даже если бы такая естественная демаркация существовала, вторая посылка догматического фальсификационизма была бы ниспровергнута логикой. Дело в том, что значения истинности предложений “наблюдения” не могут быть однозначно определены: никакое фактуальное предложение не может быть доказательно обосновано экспериментом. Можно только выводить одни предложения из других, но нельзя их вывести из фактов; попытаться доказывать предложения, ссылаясь на показания чувств, все равно, что доказывать свою правоту, “стуча кулаком по столу”. [15] См. [161], гл. 29 ([русск. перев. , с. 140]). Это элементарная логическая истина, но даже сегодня она усвоена совсем немногими. [16] По видимому, первым философом, подчеркнувшим это, был Фриз в 1837 г. (см. [161], гл. 29, прим. 3, русск. перев., с. 140]). Конечно, это частный случай более общего тезиса о том, что логические характеристики, такие как вероятность или непротиворечивость, относятся к высказываниям. Так, например, высказывание “природа непротиворечива” ложно (или, если угодно, бессмысленно), ибо природа не есть высказывание (или конъюнкция высказываний).

Если фактуальные предложения недоказуемы, то они могут быть ошибочными. Но если они могут быть ошибочными, то конфликт между теориями и фактуальными предложениями не обязательно означает “фальсификацию”, это может быть просто несогласованность. Быть может, воображение играет более важную роль при формулировании теорий, чем “фактуальных предложений” [17] Между прочим, даже это сомнительно. , но ошибочными могут быть и те, и другие. Следовательно, мы не можем не только доказательно обосновывать теории, но и опровергнуть их. [18] Как говорит Поппер, “фактически окончательного опровержения теории вообще нельзя провести”, а те, кто ожидают какого-то непогрешимого опровержения, чтобы только затем элиминировать теорию, должны ждать вечно и никогда не смогут “извлечь из опыта какую-либо пользу” [161], гл. 9, [русск. перев., с. 74]). Никакой демаркации между рыхлыми, недоказуемыми “теориями” и жесткими, доказательно обоснованными предложениями “эмпирического базиса” не существует: все научные предложения являются теоретическими и, увы, погрешимыми. [19] Кант и его английский последователь Уэвелл понимали, что все научные высказывания, как априорные, так и апостериорные, в равной степени теоретичны, но они оба полагали, что такие высказывания равно доказуемы. Кантианцы ясно понимали, что научные высказывания являются теоретическими в том смысле, что они не пишутся ощущениями на tabula rasa пустого сознания, и не выводятся дедуктивно или индуктивно из таких же высказываний. Фактуальное высказывание ― только частный случай теоретического высказывания. В этом Поппер солидарен с Кантом против эмпирицистского варианта догматизма. Но Поппер сделал следующий шаг ― по его мнению, высказывания науки не только теоретичны, они все также погрешимы и предположительны.

3) Наконец, если бы даже существовала естественная демаркация между предложениями наблюдения и теориями, а истинностное значение первых могло бы быть однозначно установлено, догматический фальсификационизм все же был бы бессилен устранить наиболее значимые теории, обычно называемые научными. Ведь если даже эксперименты могли бы доказательно обосновывать свои результаты, их опровергающая способность была бы до смешного ничтожной: наиболее признанные научные теории характеризуются как раз тем, что не запрещают никаких наблюдаемых состояний.

Чтобы убедиться в этом, рассмотрим одну поучительную историю, прежде чем перейти к общим выводам.

Это история о том, как неправильно вели себя планеты. Некий физик до-эйнштейновской эпохи, пользуясь ньютоновской механикой и законом всемирного тяготения (N) при некоторых данных условиях (I), вычисляет траекторию только что открытой малой планеты Р. Но планета не желает двигаться по вычисленному пути, ее траектория отклоняется. Что делает наш физик? Может быть, он заключает, что, поскольку такое отклонение не предусмотрено теорией Ньютона, а с упрямым фактом ничего поделать нельзя, то, стало быть, теория N опровергнута? Ничуть не бывало.

Вместо этого наш физик выдвигает предположение, что должна существовать пока еще неизвестная планета Р', тяготение которой возмущает траекторию Р. Он садится за расчеты, вычисляет массу, орбиту и прочие характеристики гипотетической планеты, а затем просит астронома-наблюдателя проверить его гипотезу.