Имре Лакатос - Фаллибилизм против фальсификационизма

Лакатос И. История, с. 228.

Которое неоднократно подчеркивается самим Лакатосом; см.: История, с. 204, 228, прим. 2, 36 и т. п.

Следует помнить, что спор касается только методологических правил и что «свобода» означает здесь свободу по отношению к этим правилам. Сверх того, ученый еще ограничен свойствами своих инструментов, количеством наличных денег, понятливостью своих ассистентов, отношением своих коллег и партнеров — он или она ограничены бесчисленным количеством физических, физиологических, социальных, исторических принуждений. Методология исследовательских программ (и эпистемологический анархизм, который я защищаю) устраняет только методологические принуждения.

Отметим, что Лакатос не видит «эпистемологической иллюзии», часто способствующей прогрессу познания: «... Успехи конкурирующих сторон должны фиксироваться и всегда делаться достоянием общественности » (История, с. 222).

Лакатос И. История, с. 229.

См. Лакатос И. История, с. 229.

Там же, с. 257; см.: Фальсификация, с. 93.

Лакатос И. История, с. 257.

Там же, с. 260.

Лакатос И. Фальсификация, с. 178.

«В подобных случаях, — говорит Лакатос, рассматривая решение консервативно использовать стандарты, — следует опираться на здравый смысл» (История, прим. 58, с. 229). Это верно, если поступая таким образом, мы осознаем, что покидаем сферу рациональности, определенную стандартами, и переходим во «внешнюю» среду, т. е. к другим стандартам. Лакатос отнюдь не всегда поясняет этот сдвиг. Напротив, нападая на оппонентов, он полностью использует нашу склонность считать здравый смысл внутренне рациональным и употреблять слово «рационально» согласно его стандартам. Он обвиняет своих оппонентов в «иррациональности». Инстинктивно мы соглашаемся с ним, забывая о том, что его собственная методология не приводит к такой оценке и не дает для нее никаких оснований.

Лакатос И. История, с. 242.

Там же, с. 255.

Там же, с. 241.

См. это правило в «Истории», с. 242.

Там же, с. 257.

«Не будет ли... слишком большой дерзостью попытка навязать большинству современных наук некоторую априорную фило­софию науки?.. Я думаю, будет (История, с. 263).

Там же, прим. 80 к с. 241.

Там же, с. 253.

Там же.

Там же.

Там же, с. 264.

Там же, с. 241.

См. выше, прим. 23.

Лакатос И. История, с. 264.

Там же, с. 263.

Там же, с. 241.

«Наоборот», по мнению Кеплера.

Это верно и для Поппера: «Он не только не пытался ответить, но даже и не ставил вопроса: « При каких условиях мы можем отказаться от нашего критерия демаркации?»» (Лакатос И. История, с. 240, подчеркнуто в оригинале). Но это не верно для Платона или Аристотеля, которые анализировали процесс познания и раскрывали его сложность; см. Wiеlаnd W. Die Aristotelische Physic, Gettingen, 1970, с. 76 и сл. (Вся суета попперианцев вокруг «оснований познания» здесь предвосхищена, и суть дела выражена в серьезных, простых аргументах и наблюдениях.) Однако для аристотелианцев позднего средневековья это справедливо.

Пример приведен в моей статье: Fеуеrаbеnd Р. К. Classical Empiricism. ― In: Вutts (ed.) The Methodological Heritage of Newton. Oxford, 1970.

В качестве примера см. отношение между философией Декарта и его физикой, между методологией Ньютона и его физикой, наконец, между философией Поппера и физикой Эйнштейна, как ее понимал сам Эйнштейн . Последний случай несколько затемняется тем фактом, что Поппер ссылается на Эйнштейна как на одного из своих вдохновителей и как на главный пример своего фальсификационизма. Вполне возможно, конечно, что Эйнштейн, который, по-видимому, склонялся к эпистемологическому оппортунизму (или цинизму), иногда высказывался так, что его слова можно было истолковать как поддержку фальсификационистской эпистемологии. Однако его деятельность и основная масса сочинений говорят о другом.