Нина Демидова - Писарев

Писаревская позиция в эстетике, определяемая требованием подчинить искусство прозе будней, т. е. самым животрепещущим вопросам эпохи, была своеобразным продолжением эстетических взглядов его предшественников, и прежде всего Чернышевского, который, как говорил Плеханов, меньше интересовался самой теорией искусства, нежели ее практическими выводами. Писарев, с реализмом которого гармонировала такая постановка вопроса, более резко подчеркивал важность этих практических выводов, сделав их краеугольным камнем своих эстетических взглядов. Задачу эстетики он, как и Чернышевский, видел в служении классовым целям. Но писаревское выступление против эстетства, основанное на утилитарном принципе, явилось неизбежным выводом не только из логики эстетических положений Чернышевского, но и из ранее принятых Писаревым посылок в социологии. Как уже говорилось, Писарев, прилагая принцип реализма к анализу исторической обстановки в России, пришел к выводу, что самой важной и первоочередной задачей общества на пути достижения «идеи общечеловеческой солидарности» является разрешение проблемы «голодных и раздетых». А потому он считал, что все, в том числе искусство, необходимо подчинить решению этой проблемы. Писарев подчеркивал, что те представители литературы и других видов искусства, которые умеют понять общественную важность «главной задачи», достойны всяческого поощрения. Но если литература и искусство окажутся в числе отвлекающих факторов, то они должны подвергаться «систематическому отрицанию, оплеванию и осмеянию». Исходя из этого, он призывал «называть злом все то, что усыпляет, а добром все то, что будит народное самосознание» (12, стр. 524). Эта мысль явилась основополагающей в эстетике Писарева, в которой ценность любого произведения определялась степенью его действенности, жизненной важности, общественной пользы.

С этих позиций подошел он и к «чистому искусству». Представителей этого направления с их «салонным жаргоном» Писарев называл тунеядцами, стремящимися прикрыть убожество содержания, бедность и избитость мысли эффектностью формы. Эти «продажные мазурики», движимые самой мелкой корыстью, готовы, по его словам, «и соловьем свистать, и лягушкой квакать, и в грудь себя колотить, и слезами обливаться…» (9, стр. 246). Именно поэтому идеалистическую эстетику, основанную на смутном понятии «чистой культуры» и утверждающую рутину, умственную узость, безотчетность стремлений, мелочность чувств, скрытых за бессмысленной вычурностью и неестественной напыщенностью фразы, Писарев считал «самым надежным врагом разумного прогресса» и объявил ей беспощадную борьбу, борьбу без уступок и компромиссов. Он не скрывал, что стремился «доконать» идеалистическую эстетику, чтобы сосредоточить внимание общества на самых жгучих вопросах первостепенной важности.

Утилитаризм в эстетике Писарева был продиктован общественными тенденциями: узкий, мелочный практицизм был чужд его взглядам. Об этом свидетельствовало настойчивое требование Писарева к писателям активно относиться к действительности и занимать четкую идейную позицию. Он не признавал безразличия, «бессознательного и бесцельного творчества». Писарев подчеркивал, что сам он позицию «отрицателя» в эстетике занял «не по слепому влечению», а во имя «выяснения и очищения великой идеи, превращенной в будуарное украшение» эстетиками. В защите «великой идеи» он видел «единственный смысл существования и деятельности» любого писателя, который должен «ненавидеть святой и великой ненавистью» все то, что мешает «идеям истины, добра и красоты облечься в плоть и кровь и превратиться в живую действительность» (10, стр. 97, 98). Именно этим объясняется его критическое отношение к творчеству Салтыкова-Щедрина («Цветы невинного юмора») и Пушкина («Пушкин и Белинский»). Писарев был справедливо убежден, что в условиях глубокого умственного застоя и равнодушия сатира должна касаться вопиющих язв существующего не легким юмором и даже не громким, но беспредметным смехом, а разоблачающим, желчным, саркастическим смехом Диккенса, Теккерея, Гейне, Бёрне, Гоголя, ибо только такой смех способен привести к тому, чтобы каждый неприглядный факт действительности бил «как обухом по голове», будил живую мысль. Писарев высоко ценил сатирическое мастерство Салтыкова-Щедрина и называл его «вождем обличительной литературы», но считал не совсем устойчивой его идейную позицию, выражающуюся, по его мнению, в равнодушии к тому, на кого направится обличение, на своих или на чужих.