Нина Демидова - Писарев

«Фаза развития, в которую мы вступили, — продолжает свою мысль Герцен, — тяжела и сурова. Она далека от застоя. Прорастание не прекращается, но идет другими путями…» (38, стр. 400). Формы движения и сила его размаха свидетельствуют о том, что молодое поколение «достигло совершеннолетия». А если «есть молодежь, столь глубоко, бесповоротно преданная социализму, столь преисполненная бесстрашной логики, столь сильная реализмом в науке и отрицанием во всех областях клерикального и правительственного фетишизма», то можно не бояться — идея не погибнет (38, стр. 399). Говоря о революционной сущности нигилизма, важно отметить тот факт, что Энгельс, характеризуя направление общественных движений России эпохи 60-х годов, говорил, что «в движении, которое обычно называют нигилизмом», были заключены зачатки пролетарского движения (2, стр. 41). Это была высокая оценка движения шестидесятников, этого «гордого и смелого восстания», в котором, по меткому выражению Кропоткина, «носителями меча» были нигилисты. Итак, нигилизм — это развивающееся в 60-х годах внутри революционной демократии течение, которое выступило с крайне радикальной программой и явилось оригинальным выражением объективно назревшего всеобщего протеста против существующего положения.

В условиях тюремного режима продолжало формироваться мировоззрение Писарева. Друзья и сотрудники по «Русскому слову» часто навещали его, приносили ему книги, журналы, письма и вести с воли. В письмах к матери Писарев неоднократно упоминал, что, убедившись в невозможности избежать участи узника, он решил, как истинный реалист, и время заключения использовать по возможности рациональнее, с наибольшей пользой. Спустя почти год после заключения, Писареву удалось не без труда выхлопотать разрешение писать. И добившись предварительного разрешения печататься в «Русском слове», с которого уже был снят запрет, он усердно принялся за работу, не жалуясь и не впадая в пессимизм. Писарев считал, что для него в таком поведении «нет ничего искусственного» — это норма поведения реалиста в данных обстоятельствах.

В письмах из крепости он отмечал, что заключение, конечно, в определенной мере ограничило его деятельность, но в то же время явилось своеобразной встряской, которая обострила деятельность его мозга, привела в предельную ясность его мысли и более отчетливо определила его наклонности. Он подчеркивал, что его идеи в других условиях «не развивались бы с такой полнотой и правильностью, как это произошло теперь». Писарев даже находил, что период пребывания в крепости был одним из самых плодотворных в его жизни, ибо труд в условиях тюремного каземата сделался для него «потребностью, привычкой и наслаждением». В крепости были написаны его основные статьи: «Очерки из истории труда», «Реалисты», «Мыслящий пролетариат», «Посмотрим!», «Исторические идеи Огюста Конта», «Пушкин и Белинский», «Разрушение эстетики» и др.

Боевой дух Писарева сохраняется и в статьях, созданных в заключении. И, как прежде, статьи его оказывают глубокое влияние на умы. В неопубликованном предисловии к 1-му изданию сочинений Писарева Павленков сообщает любопытный факт: служивший в тюремной страже крепости молодой офицер Борисов, который читал статьи Писарева, прежде чем отдать их в высшие инстанции, под влиянием писаревских идей изменил свои взгляды и уволился со службы. Протоиерей Петропавловской крепости, как пишет П. Д. Баллод, сообщал, «какие возмутительные статьи пишет Писарев по рабочему вопросу. Если его статьи попадут в руки рабочего, то он пойдет на ножи» (27, стр. 55). Однако статьи Писарева проходили двойную цензуру, после которой они выходили сильно измененными и сокращенными. А многое из написанного им в крепости совсем не увидело света. Однако царскому правительству не удалось отгородить Писарева крепостной стеной от общественности. Комендант Петропавловской крепости и управляющий Третьим отделением генерал Потапов были недовольны работой, перепиской и особенно свиданиями Писарева с сотрудниками «Русского слова», известного «своим дурным и вредным направлением». Они много раз обращались к министру юстиции с записками, в которых высказывались за более суровый тюремный режим для Писарева. Одна из таких записок гласит: «Писарев по своему преступлению подлежит лишению всех прав состояния и ссылке в каторжную работу, а потому во избежание, чтоб статьи Писарева не произвели бы тех последствий, какие произошли от романа Чернышевского „Что делать?“, я полагал бы снестись с министром юстиции, не признает ли он нужным переместить Писарева в Алексеевский равелин, и тогда как выпуск его статей, так и неуместные свидания могут быть прекращены» (45). Но, встав однажды на путь писателя «отрицательного» направления, Писарев без колебаний продолжал идти по этому пути. Его статьи по-прежнему носили боевой, наступательный характер. Авторитет его и популярность теперь достигли кульминации. Это принесло небывалую славу «Русскому слову», каждый номер которого расценивался как целое событие.