Абдусалам Гусейнов - Великие пророки и мыслители. Нравственные учения от Моисея до наших дней

То обстоятельство, что мы ничего не знаем о жизни Иисуса до того, как он выступил с собственной проповедью, за исключением обстоятельств рождения, оставляет открытым вопрос о психологических предпосылках его учения. Мы застаем его уже поразительно цельной личностью, для которой жизнь в духе, моральная открытость миру — не результат драматической борьбы и мучительного выбора, а совершенно естественное, единственно мыслимое и возможное состояние. Он как индивид во всей единичности и хрупкости своего бытия вторичен по отношению к той миссии, которую он выполняет, является органом, орудием ее осуществления. Мы не знаем, как Иисус стал Христом. Мы видим, что он остается Иисусом потому и до тех пор, пока является Христом. Он — не просто моральный человек. Он — человек морали. Сам его характер — беспредельно кроткий и необычайно твердый — как бы идеально пригнан к его учению.

Мы уже приводили суждение стоиков о том, что доказательством существования добродетели являются успехи, сделанные в ней Сократом, Антисфеном, Диогеном. Моральные индивиды при всей их редкости действительно доказывают, что мораль существует, но не объясняют, почему она существует. И мы не можем, например, сказать, был ли Сократ добродетельным по случаю или по необходимости. Образ Иисуса Христа восполняет этот недостаток — в нем явленность морали дополняется ее необходимостью. Иисус Христос морален и по факту и по определению: он морален как Иисус и не может не быть моральным как Христос. Это человек, человеческое предназначение которого состоит в том, чтобы следовать моральной истине или, если выражаться в его собственных терминах, выполнять волю своего отца — бога. «Я на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине» (Ин. 18:37), — говорит Иисус Христос о себе.

Учения великих моралистов отличаются друг от друга не составом конкретных заповедей — они у всех почти одинаковы, — а способом выявления их необходимости и действенности. Что нельзя убивать, лгать, нельзя делать того, что мы осуждаем в других, — все это хорошо известно и банально. Ни констатация подобных истин, ни страстная их проповедь не превращают человека в моралиста. Для этого надо обосновать и опытом собственной жизни испытать путь их осуществления. Конкретность пути — вот что делает моралиста моралистом. Сказанное в полной мере относится к Иисусу, который не учит морали, а воплощает ее: «Я есмь путь и истина и жизнь». (Ин. 14:6). Слушатели очарованы не тем, что говорит Иисус (что-то подобное они уже много раз слышали), а тем, как он говорит. Он говорит как власть имеющий. У служителей, посланных схватить его, не поднимается рука, ибо, по их признанию, «никогда человек не говорил так, как Этот Человек» (Ин, 7:46). В чем же заключается особая власть Иисуса Христа, что отличает его жизнеучение от всех остальных в прошлом и настоящем?

«Благовествовать я должен Царствие Божие, ибо на то Я послан» (Лк, 4:43), — говорит Иисус о своей миссии. Царствие Божие — в этих двух словах ключ к его жизнеучению. В них заключена его благая, радостная весть, его Евангелие (евангелие по-гречески и означает благую весть). Мы никогда не поймем того, что хотел сказать этот человек, если не поймем того, что он смотрит на наш мир как бы с той стороны, из Зазеркалья, из вечности. Когда ученики, не выдержав нечеловеческого напряжения предлагаемого им пути, отходят от Иисуса, он обращается к двенадцати избранным с вопросом, не хотят ли и они сделать то же самое. На это Петр ответил: «Господи! к кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни» (Ин. 6:68). Небесное бессмертие, в перспективе которого учительствует Иисус, — царство вечного добра. Вечная жизнь праведности противостоит там вечным мукам беззакония. Иисус говорит о конце времени, когда добро и зло, свет и тьма, жизнь и смерть отделяются друг от друга непреодолимой пропастью. И он говорит об этом не как о вероятности, надежде, возможной награде, он говорит об этом как о хорошо ему известной истине. Говорит не как человек, который стремится туда, а как человек, который пришел оттуда.

Не сама по себе идея небесного царства составляет смысл учения Иисуса Христа. Она была известна до него. Иисус более конкретен: он говорит, что небесное царство близко. И миссию свою он видит в том, чтобы сообщить об этом людям. Одна из притч Иисуса, проясняющих образ небесного царства, — о человеке, посеявшем доброе семя на своем поле. Ночью пришел его враг и засеял то же самое поле худым семенем. Когда взошла зелень, то вместе с пшеницею явились и плевелы. Слугам, которые предложили выбрать плевелы, хозяин сказал, что этого не стоит делать, чтобы вместе с плевелами не вырвать и пшеницу. «Оставьте расти вместе то и другое до жатвы; и во время жатвы я скажу жнецам: соберите прежде плевелы и свяжите их в снопы, чтобы сжечь их, а пшеницу уберите в житницу мою» (Мф. 13:30). Иисус объявляет о том, что пришла пора жатвы. Это значит: настал конец века сего. Настало время, когда доброе надо отделять от худого, подобно тому как жнецы во время жатвы отделяют пшеницу от плевел.