Александр Пятигорский - Введение в изучение буддийской философии

Восьмая нидана , алчба, возвращает нас ко второй Благородной Истине (см. текст I), где она выступает как основная причина страдания. Что «возникновение алчбы обусловлено возникновением эмоций» — звучит несколько плеонастично (или даже бессмысленно), пока мы не разобрались в природе алчбы. Но в том-то и дело, что в контексте Взаимообусловленного Возникновения алчба — не эмоция (которая может быть положительной, отрицательной или нейтральной). Она ни положительна как страсть или любовь, ни отрицательна как ненависть или отвращение. Будучи главной причиной страдания, она обладает тремя особыми чертами, которыми эмоции не обладают. Во-первых, эпистемологически алчба — это апостериорное синтетическое понятие, которое не может быть ни эмпирически выведено из объектов чувств, ни феноменологически редуцировано к последним. В крайне упрощенном философском объяснении (замечу, что «упрощенным» я называю объяснение, предмет которого намного сложнее способа этого объяснения) понятие «алчба» здесь является конечным результатом теоретизирования об эмоциях, в процессе которого они были лишены своих чисто психологических модальностей. Во-вторых, алчба — это понятие, лежащее в основе буддийской психологии именно потому, что само оно не является психологическим. В этом смысле его можно себе представить как «инстинкт инстинкта», подоснову всей психической жизни. В-третьих, в отличие от эмоции, алчба обладает своей объективностью: она спонтанна, но в своей спонтанности недоступна сознанию не-йога. Здесь нет психоаналитического противопоставления сознания подсознанию. Однако сколь ни мало понятие «алчбы» объясняется в основных комментариях на Четвертую Проповедь, в этих объяснениях ясно видно, что единственное реальное противопоставление в буддийской психологии — это противопоставление нормального, не трансформированного созерцанием (т.е. именно спонтанного) сознания сознанию йогическому. Только с точки зрения последнего становится возможным понять «алчбу» как «природную основу», Urgrund, всей психики.

Девятая нидана , схватывание или привязанность, обусловленная алчбой, полагается универсальной чертой поведения обыкновенного человека. Эта черта по преимуществу позитивна. Позитивна не только в том, что человек желает объект привязанности, но и в том, что он желает (и любит) саму эту привязанность. Если алчба в своем возникновении одновременно экстенсивна и интенсивна, то привязанность прежде всего интенсивна и центростремительна в направлении своего развития. В этом смысле алчба в привязанности как бы конкретизируется и обретает свое направление. В своем статическом аспекте схватывание можно представить как опору, основание или даже точку или момент удовлетворения. В терминах современной феноменологической психологии эта нидана может найти свое объяснение как позитивная интенциональность, развивающаяся в направлении индивидуализации и субъективизации.

В десятой нидане мы возвращаемся к «возникновению» как первому из двух универсальных состояний. Однако, как обусловленное привязанностью, становление пока еще является чистой потенциальностью, не более чем абстрактной возможностью появления (опять же, возникновения), эмергенции индивидуальных тел и сознаний (т.е. имя-форм). Но, в отличие от возникновения, мгновенного и, строго говоря, вневременного, «становление» как десятая нидана имеет смысл «изменения», «роста» и тем предполагает какой-то элемент времени, временное измерение. Именно в этом смысле о санскарах (второй нидане) говорится, что они, хотя и вневременные в своем возникновении, сами как бы «производят» время. Но если мы возьмем всю цепь Взаимообусловленного Возникновения со всеми ее звеньями, ниданами в их отношении друг к другу, то она представляется нам как чисто без-временная. Ибо возникновение каждой ниданы предполагает, что не только та нидана, которая «уже обусловлена», «уже есть», но все другие ниданы цепи Взаимообусловленного Возникновения также «уже есть». Таким образом, обусловленное Возникновение — это не эволюция, а чистая топология.

Что касается одиннадцатой и двенадцатой нидан , то они могут рассматриваться как временные конкретизации десятой ниданы. Хотя здесь есть одна сложность, назовем ее «буддийской космологической загвоздкой». Дело в том, что рождение, обусловленное предыдущей ниданой, становлением, возникает как «перерождение» (Р. punabbhava, Skr. punarbhava), т.е. всегда как другое, новое рождение, как «становление опять». «Стрела времени» здесь направлена не от условного прошлого становления через настоящий момент данного рождения в будущее новых становлений и рождений, но в противоположном направлении — от настоящего момента данного рождения назад, в бездны прошлых становлений (ведь было бы буддологически абсурдным говорить о каком-то «первом» рождении). Обусловленность смерти рождением в нашем тексте — сколь бы она ни казалась на первый взгляд тривиальной — связана с еще одной странной чертой раннего буддийского понимания времени. «Стрела времени» летит из условного будущего (будь то будущее, обусловленное данным рождением, т.е. данная смерть, или будущее другого рождения и, соответственно, другой смерти), как если бы ее влекла к себе сила притяжения, исходящая из прошлого. Будущее, в этой концепции, предстает нам, думающим о нем из нашего настоящего, как гораздо более определенное, чем прошлое и, в принципе, как конечное. Из проповеди о Взаимообусловленном Возникновении прямо следует, что с прекращением всех одиннадцати нидан прекращаются и все будущие рождения, да и само будущее.