Станислав Лем - Прошлое будущего

Предсказать темпы роста знаний было принципиально невозможно(см. Примечания автора, 4). Было принципиально возможноверить в существование фактов, «сделанных» силами природы почти четыре миллиарда лет назад. Кроме того, я использовал простые логические модели, которые объясняли мне, например, что в природе, во Вселенной и также на нашей планете ни одинэкспоненциальный рост не может длиться сколь угодно долгое время. Поэтому в «Сумме технологии» я писал о процессах, «которые, возможно, заставили замолчать многие цивилизации во Вселенной». Тогда я еще не знал, что будут существовать «футурологи будущего» и «футурологи отсутствия будущего», то есть добродушные оптимисты и катастрофические пессимисты. Мое счастье, что их еще не было в то время, когда я с большим усилием писал «Сумму технологии».

VI

С моей стороны было бы мелочным и глупым, если бы я хотел уверить с помощью уже сказанного и того, что еще скажу, что «я был непризнан, но все же я был прав». Я не считаю, что очень важно оказаться правым. Как заметил уже цитированный автор из «Frankfurter Allgemeinen Zeitung», нам нужны прогнозы будущего, потому что человек не может жить без будущего. Установка на отсутствие будущего – это нигилизм. Наши государства всеобщего благоденствия, кажется, фокусируют все развернутые силы самых сложных технологий для того, чтобы организовать полную наслаждений жизнь среднестатистического человека в электронном каменном веке. Он сможет делать все «в действительности или посредством суррогатного переживания», ничего не понимая в микро- и мегасилах, которые будут его обслуживать. Речь идет о приемлемом, хотя и незнакомом в нашей культурной традиции скрещивании рая и ада. Именно зажиточной жизнью объясняются антиинтеллектуальные, иррациональные, «выступающие на грани магии», антинаучные составляющие духа времени, производящие на свет терроризм и сектантство.

Едва ли здесь уместно говорить о моем пессимизме относительно культуры. Так как мы не можем обратиться к трансцендентной этике и утвержденной свыше эстетике, то мы живем в то время, когда объектом искусства становится в первую очередь то, что во всей предыдущей человеческой истории никогданельзя было бы выдать за объект искусства. Итак, грязь и кучи экскрементов, жирный стул, совершенно неудобная мебель, монтаж насмехающихся искажений всех пропорций или, если кратко, хаос, разрушение и отходы. Только те, кто не подчинены такому духу времени, большей частью народы, которые пытаются освободиться из-под гнета тоталитаризма, находят странным или ужасающим подобного рода направленность и выбор в искусстве.

Они не в состоянии понять, почему некоторые страстно жаждут омерзительного, так как им еще чужды райские преисподние автоматизированного удовлетворения всех помыслов и влечений. Растущая сложность нашего мира сделала государство все менее управляемой сферой. Этим положением мы обязаны «градиенту оглупения» среди политиков. Как говорит мой вымышленный Фейерабенд в романе «Осмотр на месте»: «Идиот, в особенности законченный, готов немедленно стать президентом США, вы только ему предложите. Человек поумнее сперва задумается, а мудрец скорее выскочит в окно». Как я слышу, хотя я этого совсем не понимаю, но имею достаточно наглости, чтобы это признать, мы живем в «постмодернистском» периоде «деконструктивизма». Все осмысленное и рациональное уже было испробовано. По-видимому, для наслаждения нам осталось только глупое, иррациональное и непонятное. А вдруг это результат заражения каким-то вирусом? Как рационалисту и глашатаю биологической братии мне нельзя громко говорить, о чем я думаю тайком: эта цивилизация с ее вседозволенностью нуждается в экстренном тормозе, в недемократическом, не идущем на уговоры, прямо-таки вызывающем страх тормозе. Мы исключили из нашего законодательства смертную казнь, но природа с этим не согласилась.

Кажется, мы движемся не к бесклассовому обществу всеобщего блага, и не к саморазвивающемуся сообществу, и не к «интеллигентному», кишащему громкими именами креативных авторов обществу, и также не к рискованному обществу вымирающих, а к горсточке высоко индустриализированных государств в вечном «холодном» осадном положении, к крепостям зажиточной жизни, штурмуемым умирающими с голоду, убогими, больными миллиардами третьего мира с ревом агонии – чтобы выжить в мире, в котором самые богатые будут обязаны своим выживанием личному, содержащемуся всегда в свежем состоянии «воздушному пузырю» и специально для них очищенной воде.