Роман Шорин - Записки Никто

Так откройся и ты ему навстречу, улыбнись, подмигни, помаши рукой...

Если бы не было людей, умеющих забывать про защитные реакции...

8

Помнишь, когда у вас была размолвка, тебя вдруг попросили то ли передать ей некую информацию, то ли чтобы ты у нее о чем-то спросил. Вскоре раздался звонок, из трубки - ее голос. Все усилия своей речи ты направил на достижение согласия, как минимум, на договоренность о встрече. Ты пытался уверить ее (и прямо, и косвенно) в своей любви, разбудить в ней задремавшее было, перекрытое обидой ответное чувство. Ты помнил о просьбе задать ей тот чисто деловой вопрос, но не стал этого делать. В такой момент, угадывал ты, выполнить просьбы, касающиеся текущих и преходящих дел, значит резко принизить столь важный разговор, опошлить его, усугубить возникший разрыв, посеять отчуждение. Потом, если все удастся, потом можно вспомнить и про разные мелкие хлопоты, но сейчас, в эти напряженные для тебя минуты телефонирования, когда все может оборваться легким нажатием рычага, сейчас это было бы совершенно неуместно.

Все вышло хорошо, вы снова вместе, однако через несколько дней невыполненная просьба поставила ее в небольшое затруднение, и, узнав, что в этом повинен не кто иной, как ты, она накинулась на тебя с претензиями, мол, "почему ты мне ничего тогда не сказал"? Ты молчал, улыбаясь, по-прежнему убежденный в том, что поступил верно, понимая, что она немножко подзабыла контекст, и если вернуть ее в тот день и час и поставить на твое место, она проявила бы с тобой полную солидарность.

Сходная ситуация возникла и теперь, с разницей, очень небольшой. Ты дал ей прочесть книгу, которую сам одолжил у приятеля. У вас снова микроконфликт, известное непонимание (как бы кто не подумал, что вы завзятые склочники!), а тут приятель вдруг просит вернуть ему книгу, ссылаясь на то, что ты держишь ее у себя вполне достаточный для неторопливого, вдумчивого прочтения срок. Придти к ней и сказать: "Отдавай мне книжку"? Любой на ее месте увидит в этом едва завуалированный подтекст, смысл которого очень и очень прост: "Между нами все кончено, давай делить имущество". "Имущество", которое было общим, когда и сами вы стали вдруг как будто чем-то единым. Упоминание о книжке неизбежно будет расценено как знак того, что на ваши отношения ты уже махнул рукой, забрать бы вот только свои вещи, да разойтись. Нет, если уж явиться к ней, так исключительно со словами нежности, как тебе ее не хватает и т.п. Полностью отринувшись от житейской суеты, словно в мире живут только два человека - ты и она, причем живут, не ведя никакого хозяйства (!) и вообще никаких дел, так, что ничто не стоит между вашими бессмертными душами (на что походит эта картинка?). Нет, никак нельзя заговорить о книге в такой обстановке. Это не слюнтяйство и не гипертрофированная утонченность; кто таким образом подумал - зря на свете жил. Если хотите, здесь - самая пронзительная правда, правда жизни, любви и смерти. Если не хотите - не надо.

Даже если она сама вспомнит о книге, сама ее без лишних слов отдаст, все равно возникнет некая неловкость, неестественность. До книги ли сейчас?! Сейчас пусть все рухнет, сгорит, пойдет прахом. Лучше всего, если ты возьмешь так, казалось бы, кстати принесенную книгу и запулишь ею высоко-высоко в небо, и пока она еще летит ввысь, заключишь в объятия свою бесценную половину. Однако, скорее всего, ты так не поступишь, книгу возьмешь, и проступит на твоем лице вороватое облегчение, глупейшая благодарность за то, что она о книжке той вспомнила. Не удастся тебе бесстрастно и быстро спрятать книгу в сумку и заговорить о другом; она промелькнула, и то обстоятельство, что это длилось всего секунду, не отменяет ее полной неуместности. Возможно, ты заговоришь о любви с удвоенной энергией, но уверен ли ты, и поймет ли она, что не из-за абсолютно сейчас лишнего приятеля с книжкой ты так обрадовался? Не станет ли вам обоим гадко, тебе - за себя, ей - за тебя и за себя? Потом, конечно, та противность забудется...

Нет, не ужиться, никогда и ни за что не ужиться временному с вечным!

9

Пошлейшее из лукавств заключается в банальной констатации того, что "поэзия (и т.п.) хороша, мой друг, но человеку еще и жрать надо"; а также в вытекающем отсюда псевдожитейском требовании - "нельзя же все время витать в облаках, нужно и о хлебе насущном думать". Поддаться этому лукавству - все равно что заразиться методично убивающей живой организм бациллой. Это не что иное, как наркомания, толкающая человека на тщетный в конце концов путь затоваривания "хлебами насущными". Удовлетвориться, насытиться здесь невозможно, тем более - довольствоваться малым. Сделав первый шаг - пойдешь по этой лестнице все дальше и дальше, следуя гнилой логике "запас карман не тянет" или закону "передай дальше", господствующему в мире, где нет ничего безусловного. А поэзия (и т.п.), то, ради чего ты, собственно, решил приобрести все эти припасы, не претендующие ни на что более как на бытие средством, та самая поэзия, которую ты обозначил в качестве цели, но отодвинул занятие ею на неопределенный срок в будущее, задумавшись ради облегчения этого занятия о приобретении пока что всего лишь буханки хлеба и сразу же заразившись; так вот, поэзия расположена на другой лестнице, и ежели захочешь к ней вернуться, придется сначала с первой лесенки спрыгивать, а чем выше забрался, тем сильнее при прыжке отшибет ноги, потому так и боязно... Другими словами, напрасно ожидать, что поэзия (снова добавляю - и т.п.), словно награда, встретит тебя на вершине той лестницы, по которой ты взбираешься по недомыслию. Не к ней ведет этот путь, и конца (вершины) у него, кстати сказать, нет. Только решишь - хлеба уже достаточно, пора душой заняться - как включившийся органчик проиграет в тысячный раз знакомый мотив: "Поэзия (и т.п.) - это прекрасно, она, конечно, заслуживает внимания, однако не сейчас, ты же помнишь, что (к примеру - Авт.) скоро выборы, и конкуренты уже зашевелились".