Галина Стрельцова - Блез Паскаль

Кроме того, выше мы уже отмечали, что к протестантизму близок Паскаль и в самом понимании бога. Наконец, Паскаль никогда не признавал мысли и не признал бы догмата о непогрешимости папы. В религии у Паскаля свой особый путь, как и в науке, и в философии. Путь не прямой, тернистый, с множеством тропинок (в сторону от религии!), по которым можно было свернуть и к религиозному скептицизму, и другому вольнодумству, и даже к атеизму (ведь «атеизм есть признак силы ума»), П. Бейль очень хорошо уловил это направление мыслей Паскаля и сам следовал им объективно, субъективно же Паскаль верил, а Бейль не решился предать гласности свое неверие (см. 62, 604).

а два года до своей смерти, т. е. когда его творческий путь был почти окончен, Паскаль написал «Молитву к богу об обращении во благо болезней», в которой дал уничижительную оценку всей своей жизни: «Господи, хотя в моей прошлой жизни благодаря тебе не было великих преступлений, тем не менее она была позорной из-за беспрестанного небрежения… к твоему слову и твоим внушениям, из-за праздности и полнейшей бесполезности моих действий и мыслей, так что вся моя жизнь была сплошной потерей времени, которое ты даровал мне для того, чтобы я поклонялся тебе… Таким образом, господи, я всегда противоречил тебе» (14, 364). Так писал гениальный ученый и великий мыслитель, будучи уже безнадежно больным, измученный физическими страданиями, а главное — отравленный ядом религиозного суеверия.

Напрасно Э. Бутру (и не он один, см. 64. 87. 80) в своей книге «Паскаль» рисует следующую идиллическую картину: «В лице Паскаля перед нами блестящий пример возможности сочетания самого высокого ума с самой кроткой и покорной верой. Он, больше чем кто-либо другой, выдвинул на первое место гармоничное соединение науки с верой — одну из характерных черт XVII века» (25, 201). Сам Паскаль опровергает эту «розовую неправду», ибо в нем верующий отрицал ученого, а ученый, всецело поглощенный исследованием истины, забывал о верующем, в чем он и каялся перед господом.

Не только фактом своей жизни, но и своей идейной концепцией Паскаль разрушал столь желанное для ряда буржуазных историков философии и науки «гармоническое соединение веры и разума». Как представитель теории «двойственной истины» и теологии откровения, опирающейся не на разум, а на божественную благодать, как сторонник августинианства и янсенизма, этих иррационалистических течений в истории христианства, Паскаль разводил в разные стороны разум и веру, науку и религию. Он скептически решал вопрос о возможности рационалистического обоснования веры в бога, что было одним из источников вольнодумства и религиозной терпимости в XVII в. Не гармония веры и разума, религии и науки, а, напротив, освобождение разума и все новых и новых областей знания (биологии, физиологии, отчасти психологии и др.) из-под тиранической власти религиозных авторитетов и предрассудков — вот характерная особенность бурного и динамичного «века гениев».

Пусть Паскаль каялся перед богом за свою нерадивость по отношению к нему, признательное человечество может считать себя удовлетворенным тем, что благодаря этой «нерадивости» он стал для него одним из тех гениев, которым оно обязано своим нынешним прогрессом в науке и культуре. Не так уж много лет отнял у него «молох религии», а подавляющую часть своей жизни Паскаль самоотверженно и бескорыстно трудился на благо людей, успев сделать поразительно много для преждевременно погибшего гения.

Своим убийственным смехом Паскаль сокрушил колосса — орден иезуитов. Уже одним этим он заслужил почетное место в истории борьбы за гуманизм и духовный прогресс человечества, недаром Р. Роллан называл середину XVII столетия «эпохой „Провинциальных писем“». В европейской культуре «Письма…» Паскаля стоят в одном ряду с такими шедеврами антиклерикальной литературы, как «Письма темных людей» У. фон Гуттена и др., «Похвала глупости» Эразма Роттердамского, «Орлеанская девственница» и «Кандид» «короля памфлетистов» Вольтера.

Произведения Паскаля, в том числе и неоконченные «Мысли», отличаются изяществом формы, совершенством литературного стиля, прозрачностью и глубиной содержания, разнообразием и мастерством выразительных средств, которые в совокупности составили такую сокровищницу французского литературного языка, из которой черпали все выдающиеся писатели Франции, начиная от Мольера и Вольтера и кончая Гюго, Стендалем, Сент-Экзюпери.