Мераб Мамардашвили - Очерк современной европейской философии

Вообще, можно назвать много примеров, и, даже не называя примеров, мы понимаем, что есть то, что я называл отпущенным существованием; это есть не только в нашем существовании, это стало и характерной чертой искусства, то есть художественного сознания, художественного творчества, где спазм скованности идеей произвести шедевр, какую‑то единицу, содержащую в себе все совершенное, содержащую вообще все, исчез. Люди больше стараются организовать поток, в котором что‑то случается, и, более того, даже сама идея мироустрояемости, мироустрояющего, абсолютного идеала, или носителя духа, интеллигента, исчезла. Это видно и по искусству. Пояснение самого этого факта и есть пояснение метафизического сознания как сознания в его действительном виде.

С одной стороны, можно воспользоваться этим как инструментом анализа современной художественной культуры, современного художественного творчества. Можно, скажем, ввести, как некоторые вводили, идею открытого произведения, то есть построения такой структуры, которая сама по себе содержит пустоты, полностью не завершена; пустоты должны заполняться в акте потребления этого произведения, то есть в акте восприятия слушателем, зрителем и прочее. Можно говорить на этом уже специальном языке; он в действительности не прост, а сложен, хотя пример понятен. Вы сталкивались, наверное, с такими рассуждениями и примерами. Это можно увидеть, скажем, в современной скульптуре, особенно у американских скульпторов, когда строятся скорее не скульптуры, а машины с участием зрителей и потребителя.

А с другой стороны, просто взяв этот факт, можно раскрыть метафизическую ситуацию человека и его метафизическое сознание, употребляя уже другие слова, в общем, в действительности более простые, хотя и менее понятные, скажем «скромность», «отпущенное существование» и так далее. Еще один литературный герой говорил: «Александр Македонский был великий полководец, но зачем же стулья ломать?!» Так вот, здесь тоже — полегче, полегче; действительно, зачем стулья ломать? Такие примеры — они самые простые, но через них трудно раскрывать [метафизическую ситуацию человека и его метафизическое сознание], потому что в силу простоты они поддаются многосмысленному пониманию. Каждый понимает в меру того, что в себе не он изобрел (и не может в себе изобрести); он должен лишь, имея это, дать этому говорить, то есть [дать звучать] тому данному нам Богом, или миром, или природой, или я не знаю кем, камертону в нас, этому инструменту, который в нас больше, чем мы сами, и посредством которого мы вообще можем узнавать большее, чем мы сами, вокруг нас. И относиться к нему с какой‑то отпущенностью своих претензий.

Скажем, в русской культуре очень трудно и высказать это, и понятным образом сформулировать, потому что есть микроб насилия — интеллектуального, духовного, эмоционального, религиозного, — без которого просто невозможно даже помыслить российскую культуру. Обязательно тебя на каждом шагу должны под тем или иным соусом насиловать (я не имею в виду физическое насилие, кстати не самое страшное). И эта атмосфера, когда обязательно тебе в глотку должны впихивать самую последнюю истину, даже саму по себе хорошую, достойную… Но, понимаете, делание добра таким образом само порождает зло. А в общем‑то, можно сказать таким странным образом (он покажется педантским, но вы поняли, что я глубоко верю в реальность метафизики и отношусь к ней в этом смысле серьезно и с некоторым почтением, как к более реальному, чем многое другое, что кажется нам реальным): в русской культуре отсутствует метафизическое сознание. Даже в тех случаях, когда оно иногда выражалось — а выражалось оно через формы религиозного сознания, — вокруг этого все равно был воздух насилия, поскольку существовала идея соборности как особого призвания, идея «русской идеи». Идей не бывает ни русских, ни белорусских. Когда уже что‑то нужно называть «русской идеей» или какой‑нибудь еще, то это явно не идея. Если бы это была идея, ее не надо было бы никак называть. Тем более нет миссий.

В свое время очень хорошо сказал Бердяев (иногда он точно мыслил, не всегда, к сожалению); когда в его присутствии кто‑то очень отчаянно ругал революцию 1917 года, он в сердцах воскликнул: да что вы, ведь революция открыла нам правду о нашем русском народе, а узнать правду всегда благо! [146]

Так что давайте на возвышенных словах и закончим весь наш цикл рассуждений и простимся. Если мысль исчерпалась, ее нужно считать исчерпанной. Спасибо.