Луи Альтюссер: За Маркса

Укажем на две другие «самокритики», написанные в различные периоды и с различивши целями и концентрирующиеся на иных аспектах. Одна их них — та, которая появляется в «Амьенской лекции» (1975, она вошла в сборник «Позиции», 1976, Editions Sociales) и которую можно обнаружить во множестве очень аллюзивных или очень плотных текстов, написанных до или после катастрофы 1980 года (примером Moiyr служить аллюзии, с которыми мы встречаемся в «Беседах» с Фернандой Наварро, опубликованных в 1984 г., — аллюзии, указывающие на необходимость создания «алеаторного материализма», находящего источник вдохновения скорее в мысли Эпикура, чем в работах современных диалектических мыслителей). Хотя само слово появлялось по крайней мере один раз в его более ранних работах, в тексте «Лекции», который он зачитывает перед ученым советом в 1975 году, Альтюссер, говоря о противоречии и его «неравенстве», загадочно заявляет, что сверхдетерминация (surdétermination) никогда не встречается без столь же существенной недостаточной детерминации (sousdétermination): они не просто меняются местами, но, скорее, конституируют одну и ту же структуру, действуют в пределах одной и той же каузальной детерминации. Следует ли понимать это как самокритику, предстающую в завуалированной форме комментария и дополнения? Я склоняюсь к этой мысли, и эта самокритика кажется мне тем более интересной, что она в большей, чем другие, мере является конструктивной. Но очевидно также и то, что указание, которое она дает, — после того, как мы «в терминах структуры» объяснили необходимость случайности, необходимо выразить еще и случайное этой случайности, «недостаточно детерминированное» множество возможностей или тенденций, сосуществующих в пределах одного и того же события, — является скорее философской программой, чем тезисом или даже гипотезой.

Последняя самокритика — та, которую можно обнаружить в автобиографическом тексте Альтюссера «Будущее длится долго», написанном в 1985 г. и опубликованном сразу же после его смерти в 1992 году: она вновь затрагивает «За Маркса», хотя на этот раз речь идет не о теоретическом содержании этой книги, но скорее о самой модальности теоретического (или «чисто» теоретического) воздействия на ситуацию. Теперь, однако, целью является не столько выявление в нем непроизвольного «отклонения» («теоретицизма»), как в предисловии 1967 года, сколько превращение его в хитрость, инструмент обдуманного и тайного плана дестабилизации догматизма, против которого с макиавеллическим коварством используется его собственная ловушка: «Именно поэтому в Партии объективно была невозможна никакая иная форма политического воздействия, кроме чисто теоретической, причем такой, которая опиралась бы на существующую или признанную теорию, для того чтобы обратить ее против того способа, каким ее использовала Партия. И поскольку признанная теория не имела ничего общего с Марксом, но опиралась на чрезвычайно опасные глупости диалектического материализма советского, т. е. сталинского образца, было необходимо (и это был единственно возможный путь) возвратиться к Марксу, к этой в политическом отношении несомненно принятой, поскольку священной мысли, и показать, что диалектический материализм сталинского образца, со всеми его теоретическими, философскими, идеологическими и политическими следствиями был совершенно абсурдным. Именно это я попытался сделать в моих опубликованных в La Pensée статьях, которые затем были собраны в «За Маркса», а также, в сотрудничестве с моими студентами из Высшей нормальной школы, — в «Читать „Капитал"», которые, насколько я помню, появились в октябре 1965 г. После этого я не прекращал следовать той же линии борьбы, вначале теоретической, а затем прямо политической внутри Партии…».

Здесь я могу только процитировать сказанное Альтюссером и отослать читателя к его тексту. Но кроме того, я могу сказать, что не верю этому «объяснению», по крайней мере в этой конспиративной форме. Мне кажется, что оно было сфабриковано post factum, исходя из намерений и душевного состояния 1985 года. Оно не соответствует сохранившимся у меня воспоминаниям о сплетении тех теоретических намерений и политических надежд, которые мы — и «учитель», и «ученики», при всех различиях между нами — называли своими в ситуации 1960–х годов. Разумеется, я признаю, что память может меня обманывать. Хуже того, возможно, что я все время заблуждался относительно своих мыслей и просто «манипулировал» собой. Но прежде чем позволить читателю составить свое собственное мнение, я хочу привести другое соображение. Работая над этим предисловием, я вновь перечитал «За Маркса». На каждом шагу у меня создавалось впечатление, что я имею дело с работой интеллекта — какими бы ни были его границы и сколь бы ни был он «сверхдетерминирован» своими собственными условиями, пределами, которые ставил ему его «объект» и его «цели». Мне казалось, что эта работа была и определенным опытом, приобретаемым благодаря текстам и благодаря себе самой, как и всякий подлинный опыт, не уверенным в своем результате, опытом, чье собственное напряжение отражается в качестве выражающего его письма. Я не верю, что такой опыт был бы возможней, если бы все дело заключалось только в том, чтобы заманить какой — то политический аппарат в ловушку слов и имен, — какой бы престиж они ни имели, — в которые сам он не верил. И мы это прекрасно знали. Ma сами в них «верили».