Литература конца XVIII века вступает в критическую фазу развития. Литературная революция совершается в духе знаменитого шлегелевского фрагмента: «Французская революция, наукоучение Фихте и „Мейстер“ Гете обозначают величайшие тенденции нашего времени. Кто противится этому сопоставлению, кто не считает важной революцию, не протекавшую громогласно и в материальных формах, тот не поднялся еще до широкого кругозора всеобщей истории литературы...» [3] См. в кн.: Литературная теория немецкого романтизма. Под ред. Н. Я. Берковского. Л., 1934, с. 172 (фрагм. № 216 Я. Минор).
. Иначе говоря, литературная революция была и попыткой очистить культуру Германии от чрезмерных архаических нагромождений былого [4] Великое прояснение традиции — не однобоко критическое и умозрительное, но творческое — в стиле и поэтической ткани поэзии совершено было Гете в 80 — 90-е гг.
, попыткой снять бремя традиции и бремя социально-экономического принуждения; отсюда пафос критики в самом раннем романтизме, отсюда публицистическая смелость работ Фр. Шлегеля о Лессинге и Георге Форстере. Поэтическое творчество — символ и залог духовного освобождения. Немецкий мыслитель (писатель, философ) обретает свою свободу в творчестве, в поэзии, в идее, но и здесь не может не воспроизвести свою несвободу. Таково, видимо, центральное противоречие литературного творчества рубежа веков, и оно означает, что на всех слоях и во всех отношениях литературное произведение завязывает в своих глубинах узел противоречивости, узел противонаправленности. Если говорить о поэтическом творчестве в узком смысле, то резчайшие столкновения между классикой [5] Классика — это связанные прежде всего с именами Гете и Шиллера классицистские, или неоклассицистские, универсальные по своему характеру, по освоению жизненного материала устремления конца XVIII в., которые воспроизводили и усваивали античные идеалы гармонии и красоты. Несколько иной смысл «классического» подразумевается тогда, когда, согласно культурной (и, в частности, старой литературоведческой) традиции, в творчестве Гете, Шиллера и некоторых их предшественников и современников видят центральное и даже наиболее ценное ядро немецкого литературного наследия
, романтизмом [6] Романтизм в конкретно-историческом смысле — связанная с именами Ф и А. В. Шлегелей «романтическая школа», программным органом которой был журнал «Атеней» («Атенеум» 1798—1800), и позднейшие направления немецкой литературы 1800—1810-х гг., испытавшие влияние школы Шлегелей
и позднепросветительскими течениями [7] Эти течения просветительства, застывшего на позициях 50-х, 60-х. 70-х гг., на рубеже веков были весьма активны и концентрировались прежде всего в Берлине Течения эти несли в себе разумные начала рационализма, здравого смысла, демократизма, но к этому времени выявили весь свой эстетический анахронизм Эти течения важны сейчас не только потому, что удельный вес их в духовной жизни Германии был весьма велик, но и потому, что Жан-Поль ведет с ними непрестанную борьбу во имя торжества подлинной поэзии
, а также и чрезвычайно расплодившейся тривиальной «бесстильной» литературной продукцией того времени, — столкновения, которыми отмечен рубеж веков, — происходят на почве такого центрального противоречия литературы, переплетения свободы и несвободы в недрах художественного творчества, внутри художественного произведения.
Следствие этого противоречия — та идея несовместимости эстетически-идеального и жизненно-практического, что хорошо известно по философско-историческим построениям Шиллера. Жан-Поль писал в «Приготовительной школе эстетики» (§ 54; V 201. 31 — 32 [8] См. список сокращений в комментариях, раздел 1.
): «Человечество не может обрести свободу, не достигнув высокого духовного развития, второго — без первой». Для Жан-Поля связь этих двух сторон пути человечества к свободе разумеется сама собою. Афоризм оттеняет важную сторону мировоззрения Жан-Поля — его трезвый взгляд на существо жизненных проблем; его мысль в своей основе реалистична — так в противовес и шиллеровскому, «идеалистически» приподнятому утопизму Жан-Поль эпически широк, когда отражает в своих произведениях эпоху и ее проблемы. Для него свобода конкретна как очевидное и исторически назревшее требование времени и как множество мыслимых и реально выступающих человеческих позиций, осмысливающих проблему свободы. Многообразию таких жизненных позиций, продиктованных легальностью эпохи, но в соответствии с ее поэтическим языком перемещенных в специфический жан-полевский романически-утопический, полумифологический контекст, посвящены главным образом первые романы писателя — «Незримая ложа» (1793), «Геспер» (1795) и особенно монументальный «Титан» (1800—1803, 4 тома и 2 тома «Комического приложения»). «Титан», поэтический шедевр Жан-Поля, пришелся прямо на те годы, которые были ключевыми, важнейшими и, ля самого центрального периода немецкой литературной истории.
Читать дальше