В. Гитин - История любви

Это было незабываемое зрелище, в котором ценность результата заметно уступала ценности процесса, Изысканная отточенность которого вдохновила не одного живописца и писателя.

В романе классика мировой литературы графа Л.H. Толстого «Война и мир» есть эпизод, который сам по себе стал хрестоматийным описанием псовой охоты, с изумительной яркостью передающим и ее суть, и характер, и неповторимую атмосферу захватывающего азарта гона, красоты борзового искусства и пьянящей радости победы.

«Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Все двигалось медленно и степенно.

— Куда головой лежит? — спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику.

Hо не успел еще охотник ответить, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих, на смычках, с ревом понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах; бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники — выжлятники с криком: «стой!», обивая собак, борзятники с криком: «ату», направляя собак, — поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца и боясь только потерять — хоть на мгновение — из вида ход травли. Заяц попался матерый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и, наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги.

Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из-за них вылетела илагинская красно-пегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца, и, думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из-за Ерзы вынеслась широкозадая черно-пегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.

— Милушка, матушка! — послышался торжествующий крик Николая.

Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь, как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.

— Ерзынька! Сестрица! — послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.

— Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! — закричал в это время новый голос, и Ругай, красный горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из-за них, наддал со страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился за зайцем. Звезда собак окружила его…»

Такая охота, разумеется, не могла соперничать в пышности с королевскими выездами XVII века, однако, она способствовала развитию и совершенствованию породы русской псовой борзой.

Семейство борзых в ходе своей истории познало не только медные трубы славы, но и холодную воду отчуждения, и смертельный огонь общественных катаклизмов.

1789 год. Французская революция. Опьяневшим от конфискованного вина и безнаказанно пролитой крови сотен тысяч своих сограждан люмпенам, видимо, было непереносимо видеть грациозных, высоконогих и благородных животных, всем своим видом подчеркивающим разницу между низменным и возвышенным. Так или иначе, но во времена революции все борзые собаки Франции были поголовно истреблены.

Русские псовые борзые также попадали между жерновами исторических катаклизмов, но, к счастью, избежали фатальной судьбы своих французских сородичей.

Первый из таких критических периодов пришелся на 1861 год, когда в России было отменено крепостное право. Множество помещиков тогда бросали свои имения, казавшиеся им бесперспективными без применения рабского труда. Желая продемонстрировать свое несогласие с реформой, а также исходя из принципа «Если не мне, то никому», эти озлобленные самодуры уничтожали свои псарни вместе с их четвероногими обитателями.