Феликс Филатов: КЛЕЙМО СОЗДАТЕЛЯ. Гипотеза происхождения жизни на Земле.

Когда Соммерсету Моэму исполнилось шестьдесят, он написал замечательную вещь " Подводя итоги ", книгу, о которой я много лет думал как о той, которую взял бы на необитаемый остров (когда-то высшая читательская оценка). Он прожил еще тридцать и в конце жизни на вопрос " Как вы себя чувствуете? " отвечал: " Недурно - если учесть альтернативу ". Когда шестьдесят исполнилось мне, было не до итогов. Да и альтернатива не просматривалась. Я тогда только-только (с сорокалетней задержкой, к сожалению) дорвался до юношеской мечты и выучился поднимать в воздух ЯК-52, выполняя в тренировочной зоне простые пилотажные фигуры - всякие виражи, горки, пике, развороты, восьмерки и прочее, а вернувшись на точку , аккуратно сажать самолет - порой, при выполнении конвейера , многократно: приземление-взлёт- коробочка -приземление-взлет- коробочка [4]и т.д. - шесть-восемь раз подряд. Работа! И слова инструктора Димы " Вашим крайним полетом я доволен " вновь уносили меня на седьмое небо. А всякие петли, бочки-полубочки, иммельманы, штопоры, пикирование до высоты меньше ста и немедленно - почти вертикальный взлет спиралью сквозь облака на две тысячи - в ослепительно блистающий солнечный мир, - всё, чем пару раз, когда надоедал ему мой "низший пилотаж", Дима заканчивал урок, - вот это было даже не седьмым - двадцать седьмым небом. На всю оставшуюся ... - если, конечно, она пройдет в штатном эшелоне, завершившись - как и положено - короткой глиссадой. Какие итоги, когда такой восторг, такое направление ветра, такая облачность, такое - во всех смыслах - давление и такая точка росы! И ощущение, что я тоже могу по-моэмовски не угадать возраст их подведения. Да и кому интересны чужие итоги - в своих бы молча разобраться! Собственные литературные таланты я оцениваю не слишком высоко, приключений на мою долю выпадало не слишком много, а всякие знаменитости, рассказы о которых обычно живо интересуют публику, попадались на моем пути не слишком часто. Соблазн же делиться с Читателем десятком трюизмов, к которым, в конечном счете, сводится так называемый житейский опыт, меня и вовсе не увлекает: все это давно описано в Книге Исход . Или у того же Моэма. Или у Конфуция. Или у какого угодно сочинителя с куда более резвым пером.

Человек не слишком изменился после Кро-Маньон (другое дело, как он менялся до ). Зато очень изменился мир в его представлении. Этот мир больше не покоится на трех китах, черепахах или слонах. Он не покоится ни на чем. Он вообще не покоится. Остановить мгновение, задержать его стремительный изотропный разлет может лишь моментальный снимок, который немедленно приобретает исторический, через мгновение археологический, и тут же - почти палеонтологический интерес: так быстро в прошлое уносится в наши дни память об уносящейся в будущее жизни. Песком забвения ее засыпает нарастающая лавина новых событий - неизбежное, хотя и непрямое, следствие закона Мура . Перед Читателем такой снимок.

Страсть популяризаторов науки вновь и вновь рисовать картину происхождения мира естественна, но у Автора вряд ли возникло бы желание дополнить длинный список их книг своей - и вряд ли вообще хватило бы терпения написать на эту бесконечную тему нечто конечное - если бы, вглядываясь в завораживающий молекулярный узор жизни, как в детский калейдоскоп, он не обнаруживал в нем неожиданные комбинации, пытаться как-то объяснить которые немыслимо без игры воображения, чего строгая научная литература - вполне резонно - старается избегать. Сам узор, невозможный, как чудо, и стройный, как Тадж-Махал, впервые изумил Автора четверть века назад на лекции, которая была им организована в лабораторной комнате 240 Института вирусологии Ивановского в Москве для физика, который направлялся из Алма-Аты в Прагу на Конференцию по поиску внеземной жизни (как-то так она там называлась). Дело было в августе, и собрать удалось только шесть научных сотрудников - двух старших и четырех младших. Свои иллюстрации лектор раскладывал на полу (доски в комнате не было), отчего та - уже легендарная - лекция и получила позднее свое фривольное название. Автор был совершенно сражен рассказом докладчика - но также и тем, что из шести слушателей его чувства разделил лишь один, а пять ушли, так ничего и не почувствовав. Этот сочувствующий заявил, что построит модель генетического кода в виде тетраэдра, что казалось ему делом не особенно сложным; потом он остыл. Автор тоже подумал о тетраэдре и довел-таки дело до определенного результата, обнаруживая попутно и новые "красоты", и новых людей, которые, в свою очередь, обнаруживали в теме что-то новое. Инертность остальных мэ-нэ-эсов он объяснил подростковой неразвитостью слуха, не различившего в Музыке Сфер сольного рефрена ударных [5], зарифмованного математикой. Того, что сумбур и брызги для одних, а для других - гармония Вселенной, ничтожных сил суммарный результат [6]. Много позже первые уже напевали: