Феликс Филатов: КЛЕЙМО СОЗДАТЕЛЯ. Гипотеза происхождения жизни на Земле.

Есть и еще одно отличие черного оптимиста от прочих: он по-прежнему полагает, что звезда - это результат локальной аккреции материи, светимость которой - за счет превращения четырех атомов водорода в атом гелия - обеспечивается углеродным циклом Бёте-Вайцзекера. Для современного же общества российского, с его удручающим вектором развития, звезда - это, в первую очередь, гламурный пузырь, радужный блеск которого - за счет аромата коммерческой телерекламы - обеспечивается тараканьей прытью продюсера. Писатель Максим Горький, живи он в наши дни, непременно воскликнул бы: "Люб и те телевизор, источник знания!" [20]Телевизор и про великую тайну воды [21]наплетет, и про Второй Рим, да и про Третий тоже (слава Богу, Четвертому не бывать), и про ГМО [22]слукавит со ссылкой на британских ученых , и про модернизацию с инновацией, технопарками, нанотехнологиями и прочей дребеденью. Люди, которые способны без содрогания и не замечая костей, хавать всю эту рыбью кухню, глотая ее кусками с картонной тарелочки [23], - не с моей грядки. Слух этих людей неразвит, и он не срезонирует на слова водителя, о которых вспомнил журналист [24]: МКАД стоит, я съехал на Рублёвку .

Между прочим, в цикле Бёте-Вайцзекера - или в CNO-цикле - участвуют не только водород и гелий, но также углерод, азот и кислород. Другими словами, все основные элементы, из которых построена известная нам жизнь, существуют уже в обычной звезде определенной массы - задолго до ее эффектной гибели, сопровождаемой ядерными синтезами, которые приводят к образованию более и более тяжелых атомов. На миг звезда становится Сверхновой, и ее грандиозный безмолвный взрыв виден далеко за пределами ее галактики. "Звезда в шоке", - вот все, что придет при этом в голову рядовому телезрителю, чей карман отягощен двумя свидетельствами о высших образованиях (одно из которых - менеджмент, а второе - какая-то, не помню, прости Господи! пруденция ), в то время как голова - ничем.

Еще раз хочу поблагодарить врачей и персонал Медицинского Радиологического научного Центра Российской Академии медицинских наук в Обнинске, где я провел семь недель, и Гематологического научного Центра [25]той же Академии в Москве, где вслед за этим я провел еще три недели, овеваемый ламинарными струями сухого стерильного воздуха индивидуальной палаты, - за необычайное внимание и королевские условия для размышлений о природе жизни на Земле. Не хватало, пожалуй, только ангельского хора, но, Господи, прости меня, я с этим обожду ! [26]

Отсутствие хора легко возмещало воображение, в котором строчки

быстро обрастали махровыми полотенцами и другими сомнительными рифмованными продолжениями, вызывающими у родственников и знакомых Кролика растущую уверенность в его скором выздоровлении. В то же время ему было твердо указано: " Настоящим выздоравливающим можно стать только тогда, когда обогатишь свою память знанием всего того, о чем и не догадывается твой лечащий врач " [27]. Эти - практически ленинские - слова [28]неизвестные нынешнему поколению, требовали определенной работы; ее результат перед вами. Ощущение неловкости и благодарность людям, окружавшим меня, переполняли сердце; я помню их всех. Что до черного оптимизма , у меня вышло не слишком ясное его описание. Той же нечеткостью грешит и любая попытка дать определение основной теме этой книжки - жизни. Утверждают, что к этому как-то причастна теорема Гёделя о неполноте - но к чему только она ни причастна! Пока мы живы, нам не дано строго определить то, частью чего мы являемся (при несоблюдении этого условия мы, разумеется, и вовсе лишены способности определять что бы то ни было). Так, грубо говоря, выглядит формулировка знаменитой теоремы в применении к тому, о чем мы будем здесь размышлять. Лучшего и не надо.

Быстро привыкаешь к улыбкам собеседников - от Читы до Чикаго и от Монако до Москвы, - которым приходится отвечать на вопрос об отношении к миру ссылкой на свой черный оптимизм. И всё же я не сразу нашелся, когда в Обнинске, в клинике Института медицинской радиологии мой доктор попросил определить этот оксюморон. "Не фатализм ли это?" - спросил он: понятно же, что всякие парадоксы в устах больного настораживают врача и вводят его в соблазн уточнить диагноз. "Что это у вас, у мужчин, за робость такая в членах: один говорит про гильотину, когда у него кровь берут из пальца, вы вот - про какие-то десять тысяч вольт?" Я и вправду попытался глупо сострить, сравнив кушетку, на которую меня уложили (прилаживая концы ЭКГ-прибора к этим самым членам), с электрическим стулом в какой-нибудь Алабаме; между прочим, на этот раз острить я и не думаю, так что если кому-то чудятся тут сомнительные каламбуры, ему просто противопоказан Comedy Club . "Нет чтобы про лютики думали - или еще про что, столь же прекрасное!" Так говорила мне в ИМРе одна терапевт . "Но, - резонно отвечал я вопросом, - разве лютик в моей голове не потребовал бы, скорее, энцефало-, нежели кардио-граммы, - и перевода совсем в другую клинику?" Правду сказать, я не смог бы сейчас даже вспомнить, как выглядят эти самые лютики. На ум приходят только медведи да Бальзаминовы.