Айвен Сандерсон: Сокровища животного мира

Я долго пробыл в деревне и приятно провел время среди новых друзей. С вождем мы вели продолжительные беседы о местных ресурсах «мяса», то есть о животных. Он уговари­вал меня остаться в деревне или поскорее вернуться, уверяя, что, раз я положил перья коршуна на джу-джу, теперь отсюда уйдут все хищники, а у меня не будет недостатка в курах и яйцах. Принять его приглашение я не мог, о чем потом сожалел, но, навестив вождя несколько месяцев спустя, я не мог отыскать ни единого коршуна. Вождь заверил меня, что они исчезли, и, судя по всему, не видел в этом ничего удивительного.

«Хозяин, человек неси мясо»

У меня всегда захватывало дух при этом известии, заста­вавшем меня в любое время дня и ночи за одним и тем же занятием: я сидел над раскрытым определителем, измеряя лапки крыс и лягушиные брюшки, заспиртовывая вшей и червей, занимаясь еще массой других побочных дел, которых так много в любой научной экспедиции.

Черное лицо с улыбкой до ушей появляется над полом веранды, на уровне моих ног.

— Ну, что там у тебя? — спрашиваю я.

— Мясо, — ответствует лицо. — Хозяин бери-давай два шиллинг — И гость начинает копаться в своих одеждах. С воплем он отдергивает руку и принимается сосать палец, громогласно и виртуозно ругаясь на своем языке. Доброволь­ные помощники налетают на него, обыскивают и обнаружива­ют два крохотных комочка шелковистого меха длиной не больше пяти сантиметров каждый. Их кладут на пол веран­ды; они немедленно поднимаются на задние лапки в боксер­ской стойке и начинают бороться и тузить друг друга, сопровождая этот «матч» почти неуловимым для слуха тоненьким писком.

Из всех отвратительных, дурно пахнущих и коварных тварей на свете западноафриканская землеройка (Crocidura) — самая злобная. Мы приобрели визгливых маленьких фурий по пенни за штуку, поместили их в небольшую клетку, куда положили сильно попахивающее мясо трубкозуба, по окороку на брата. Зверюшки дрались и верещали весь вечер и почти всю ночь напролет. К утру мясо, превышавшее вес обеих землероек, вместе взятых, исчезло, а из землероек в живых осталась одна. В углу клетки валялась вторая, выпотрошенная своей товаркой, с отъеденной головой.

Землеройки-белозубки бросаются в бой с кем угодно, в том числе даже с человеком и с лесной кошкой. Крохотные челюсти, вооруженные двумя рядами острых, как иголки, зубов, и отвратительный запах — их защита от хищных зверей и птиц. Землероек относят к насекомоядным, но они всеяднее самого человека. Я своими глазами видел, как они поедали друг друга, насекомых, улиток, зерно, падаль и даже дохлую змею. Зверюшки обитают в высокой траве на лесных прогалинах, где их чаще всего ловят, как поймали и эту пару, при расчистке земли от леса.

Пока день клонился к вечеру, наш укушенный приятель еще несколько раз возвращался, принося новых землероек и прочую живность, так что весь дом начал пропитываться зловонием. Эту неописуемую вонь невозможно себе предста­вить, пока сам не испытаешь. В Британском музее я только, прикоснулся к большой бутылке, где, плотно закупоренные, хранились в спирту землеройки, и то пришлось дважды мыть руки, чтобы меня не вывернуло наизнанку. Эту вонь ничем не перебьешь, а проникает она повсюду. И все же африканцы знают простой способ превращать неслыханное зловоние в самый изысканный, тонкий и устойчивый аромат из всех, какие я знаю, — он напоминает нечто среднее между запахом сандалового дерева и мандарина. Землероек варят целиком, добавив некоторые листья и пальмовое масло. Всплывающее на поверхность масло снимают, и его чудесный аромат ничем не напоминает отвратительное создание.

Человек, оставивший у нас этих бойцовых землероек, натаскал нам целую кучу разных трофеев, в том числе множество змей. После второго завтрака, в тот особенно тихий час, когда все зверье отдыхает и только человек продолжает выбиваться из сил, в знойном воздухе внезапно прозвучал громкий вопль. Люди, срезавшие траву, кинулись к старому пню. Мы тоже, выскочив из дома, помчались по свежескошенному травянистому склону вниз, к реке.

Перед нами предстало самое загадочное зрелище. Чело­век двадцать мощных африканцев, вооруженных длинными ножами (несомненно, бирмингемского происхождения: почти полметра длиной и в ладонь шириной, с деревянной руко­ятью, как у меча), в полном безмолвии сгрудились вокруг большого пня. Они встали на почтительном расстоянии и замерли. Я попытался было пробраться в середину круга, но главный — верзила с плечами, на которых можно было танцевать, оттащил меня назад. Я задал вопрос обращенным ко мне спинам африканцев.