Array Антология - Монстры Лавкрафта (сборник)

Но мама помнила кое-что из того, что знал ее муж. Он рассказал ей о пещерах в этой части гор, где прятались выжившие из племени Чероки, когда солдаты пришли, чтобы выгнать их, изнасиловать, убить и сжечь. Тех, кто не спрятался в пещерах, отправляли на Дорогу слез, [51] Этническая чистка, насильственное переселение американских индейцев из их родных земель на юго-востоке США на Индейскую территорию (сейчас – штат Оклахома). где они были вынуждены страдать и умирать на западной границе. Верн находил их следы и останки в пещере. Розовый кремниевый нож стал для него особенно ценным.

Когда они сели есть рыбу, Куинни выбежала из пещеры. Она разведает территорию, забравшись дальше Верна, а затем вернется, чтобы поесть. Потребовалось немало времени, чтобы примирить ее с этим порядком, но им нужен был караульный в это время. Когда Эхо ела, она не могла сосредоточиться ни на чем другом, пока не заканчивала ритуал с завтраком. Когда Куинни вернется, Верн скормит ей копченого опоссума, закопанного в яме с золой. Теперь он передал маме и сестре банку с водой из ручья. Они попили воды, затем обе умыли руки и лица. Эхо в точности копировала каждое мамино движение.

Верна ждали дела. Ему нужно было сделать новые ловушки из любого эластичного материала, какой он сможет найти. У него уже был значительный запас – в лесу было полным-полно выброшенных вещей и мусора, который для их семьи был на вес золота. Верну также нужно было сложить дрова, чтобы они высохли и хорошо горели, и приспособить грубо сделанные орудия для копания и очистки. Но его беспокоило то, что могла узнать Эхо. Это было подходящее время для разговора с ней – после еды она была спокойна и открыта.

Он подсел на земляной пол и медленно начал:

– Эхо?

Она покачала головой, не желая на него смотреть. Иногда она стеснялась идти на контакт, а иногда будто кокетливо дразнила его, но, разумеется, на самом деле она даже не была на это способна.

– Эхо?

Верн продолжал повторять ее имя, пока она не посмотрела на него. Она взглянула на него своими ярко-серыми глазами и больше их не отводила.

– Сломанная грязь. Помнишь? Грязь сломанная. Помнишь?

Да, она помнила. Она никогда ничего не забывала. Но добиться, чтобы она рассказала о чем-то конкретном, что случилось в прошлом, было сложно, потому что она не знала, что такое прошлое. Все для нее происходило здесь и сейчас.

– Сломанная грязь, – снова сказал Верн, и, как это ни странно, она повторила за ним эту фразу – три раза подряд.

– Что значит «сломанная грязь»?

Эту фразу она тоже повторяла какое-то время, а затем сама остановилась.

– Иди. Иди сломанная грязь.

– Где это?

Этот вопрос не имел для нее никакого значения, и Верн пожалел, что задал его. Иногда, когда слова не имели смысла, Эхо погружалась в зловещую тишину и сидела часами, не разговаривая и не двигаясь.

Тем не менее он узнал, что что-то в ее голове твердило, что они втроем должны поехать в Сломанную Грязь, что и где бы это ни было. Он подождал, а затем спросил:

– Порисуем?

Она торжественно кивнула.

– Пойдем порисуем на песке, – предложил Верн, и, когда сестра снова кивнула, он подполз ближе ко входу в пещеру, где было больше света. Мама взяла Эхо за руку, и они присоединились к нему. Мама села рядом с Эхо, чтобы успокаивать ее.

Они сидели в круге футов четырех в диаметре, который Верн очистил от камешков и выровнял, принеся мелкий песок со дна ручья, насыпав его туда и распределив по всей площади. Там они писали и рисовали, а мама учила Верна математике, геометрии и немного географии. Там же Эхо с Верном рисовали картинки, которые ей являлись.

В голове Эхо было много слов, но она не могла раскладывать их по категориям, не могла мыслить абстрактно. Ее мир состоял из отдельных вещей, которые она просто запоминала механически. Она не могла классифицировать вещи. Например, Куинни не принадлежала к семейству собачьих, Куинни принадлежала семейству Куинни, в котором не было других членов, кроме нее. Поэтому из-за огромного количества слов, сваленных одной кучей в ее вместительную и, казалось, неограниченную память, Эхо не могла знать, что означает то или иное слово.

Это сильно усложняло ситуацию, потому что она обнаруживала Стариков лучше, чем кто бы то ни было. Она могла слышать звуки так же остро, как Куинни, возможно, она видела даже лучше нее, потому что собака хуже различала цвета. Что касается запахов, то тут Куинни выигрывала – она была особенно восприимчива к запаху Старцев, и если он становился слишком сильным, она выходила из-под контроля, начиная визжать, выть и кусаться. В таком состоянии ужаса она могла даже цапнуть Верна.