Да, мы тогда совсем ничего не успеваем сделать- выучиться там, обзавестись семьёй, заработать почёт и положение - но зачем? Что на земле, в этой жизни, есть такое - абсолютное, однозначное, всеми признаваемое - что может привязать тебя к ней? Ведь нет ничего - жизнь сугубо материальна, реальна и математически глупа. Может быть, после смерти есть что-то- и это что-то подобно эйфоричному омнопонному состоянию? Работать не нужно... Если так, то такая смерть должна быть безотлагательна и желанна"...
На эту тему мы много говорили с Раей. Она полностью разделяла мои мысли.
-Жить я пробовала по-всякому,- говорила она, лёжа вплотную и затягиваясь косяком. Глаза у неё становились большие-большие, тёмные-тёмные, как чёрные дыры космоса.- И в селе, на родительском огороде, и здесь, в Л... Видела одну грязь и убогость, из которой может быть уход только в ещё большую грязь и убогость. Жизнь- гавно, и ты рождаешься, только затем, чтобы понять это...
Я напоминал слова Свидригайлова из "Преступления и наказания", в которых он представляет вечность не как что-то огромное и великое, а как чулан, вроде деревенской бани. Войдёшь- темно, а по всем углам пауки...
-Вечности нет. Ты же учил материализм.
-А бог?
-Сказки. Где-то валяется тётушкино Евангелие- хочешь, прочти. Исус ничего мужик- не трус, не зануда. Но после того, как его распяли ни за что...
Мы снова замолкали - надолго. Потом Рая вздыхала, придвигалась ближе, взглядывала мне в лицо очень внимательно своими глазами, в которых утонешь и с ручками, и со всем остальным. "Если глаза - вырост мозга на зрительных нервах, то куда же ведут эти. В какие бездны?"
-Нет, нужно иметь мужество покончить с этим, пока молод, пока тебе 20...
-И как? Я уже готов за тобой последовать, чтобы и на том свете не разлучаться. Какой способ самоубийства избрать?
Тут мы серьёзно начинали обсуждать известные нам способы, начиная от передозировки морфина, введения строфантина К[13], воздуха, утопления, повешения, самосожжения, бросания под поезд и т.д. Разговоры обычно заканчивались е#лей, причём очень интенсивной. Желание, независимо от фазы биотрансформации наркотика, неудержимо охватывало обоих. Потом долго лежали, молчали, к разговорам о самоубийстве не возвращались. Чем жарче и серьёзнее был такой разговор, тем более интенсивно мы предавались любви.
Что это значило- любовную прелюдию в такой извращённой форме, или в этом был какой-то биологический смысл- не знаю. Просто что-то хорошее восставало против чего-то плохого, делая это плохое не таким уж и плохим и разрушая уже выстроенные схемы и казуистики.
Мы не предохранялись, кончать в одеяла я так и не научился- да и потом, попробуйте, выньте из любимой девушки в последний момент. А я любил, любил Раю. В конце октября она после очередного "брудершафта" сказала, что беременна. Я спросил, была ли у гинеколога.
-Мне для этого никакой гинеколог не нужен, Сашенька,- впервые так называя меня, сказала Рая.- Все последние семь лет мои месячные бьют, как кремлёвские куранты. И вот первый сбой - это уже не говоря о куче других признаков...
Я не стал спорить- шутить такими вещами Рая не стала бы. Внезапно я ощутил дикую, просто животную радость. "Есть, есть упоение в бою!!!" Я, кажется, теперь знал, что делать, как жить.
-Значит, так - ширяться ты и я немедленно прекращаем. Подаём заявление - ты становишься моей женой и прописываешься у нас с матерью. Будешь рожать мне сына или дочь- даст бог, родится здоровым... Это ведь знак, Рая. Нужно жить. Нужно просто жить...
Я погладил, поцеловал ей живот, потом спустился ниже - ласкать те места, которые имели отношения к деторождению, было сейчас очень приятно. Рая привычно всхлипывала, гладя мне плечи и волосы, но ничего не ответила.
-Я должна подумать, Саня,- лишь сказала она, и больше я ничего от неё не смог добиться.
10. Снова Лариса Павловна
Хоть и был уже конец октября, но в наших широтах это время созревания самых поздних плодов и ягод- винограда и яблок, время решающей битвы за урожай. Периодически то один, то другой институт, то один или другой курс с какого-нибудь института снимали с занятий и слали "выполнять продовольственную программу". При упоминании последнего словосочетания в любом контексте - в "политическом" ли кухонном анекдоте или в речи диктора Центрального телевидения- одинаково ехидное и богохульное выражение появлялось на лице простого советского человека- в выполнение Продовольственной программы уже никто не верил.
Читать дальше
