Сергей Чернышев - Техноэкономика. Кому и зачем нужен блокчейн

Вайнрод в целом мужественно принял этот удар, хотя в запале употребил нетипичные для своего сухого дискурса выражения (turning point, very plausible), а по итогам бесед взял обязательство провести консультации «на высоком уровне в Вашингтоне» и пригласил нас посетить Heritage Foundation во время ответного визита.

Это посещение состоялось в августе 1986 года, вне повестки дня и поля зрения основной делегации. В период его подготовки и на самой встрече мы смогли развернуть обоснование позиции по совместному космическому щиту более подробно.

Полгода ушло на интенсивную работу по выстраиванию аргументации и ее всесторонней проверке на прочность в десятках дискуссий в высоких кабинетах. На момент встречи в Женеве идея международного космического щита была не более чем рискованной затеей «С. Платонова». Все, чем мы располагали в плане политической поддержки, – негласное одобрение Вадима Загладина, ученого, писателя, первого заместителя заведующего Международным отделом ЦК. Накануне Рейкьявика идею уже энергично поддерживали многие в советском руководстве, включая прежде всего Владимира Каменцева, заместителя председателя Совета министров, Александра Бессмертных, заместителя министра иностранных дел, Филиппа Бобкова, первого зампреда КГБ. Причем последние двое организовали нам продолжительные беседы соответственно с Шеварднадзе и Крючковым, которые можно было трактовать как неформальное согласование идеи международного космического щита.

Идея включить в комплекс орбитальной ПРО новейшее лазерное оружие, которую Рейган счел освободительной, одновременно таит в себе смертельную угрозу, поначалу незамеченную. Именно с осознания этой угрозы и начинается путь к проекту единого и совместного космического щита.

С момента появления первых средств ПРО все военные эксперты понимают, что антиядерный щит, находящийся в тех же руках, что и ядерный меч, играет дестабилизирующую роль и провоцирует эскалацию. Поэтому основным достижением первой американо-советской разрядки стал Договор об ограничении ПРО 1972 года. Но появление на орбите двух и более систем ПРО с лазерным компонентом, находящихся под разным командованием, попросту взорвало бы ситуацию и привело к немедленному столкновению.

Предположим, стороны из лучших побуждений договорились размещать на орбите только рентгеновские лазеры, чей луч поглощается атмосферой, – чтобы исключить возможность удара по наземным целям. Предположим, каждая из них сознательно пытается запрограммировать свою систему для чисто оборонительных задач. Так вот, оказывается, что это невозможно сделать в принципе.

Ракетно-ядерное нападение осуществляется со второй космической скоростью, но при этом система оповещения о нападении срабатывает со скоростью света. Остается, по крайней мере, зазор в несколько минут для вмешательства человеческой воли, способной остановить или отвратить катастрофу из-за технической или человеческой же ошибки. В случае с лазерно-космическим оружием скорость нападения и оповещения впервые одна и та же – это скорость света. Места для человека не остается даже в теории, это войны роботов. И если таких роботов два или более, первый же выстрел становится последним и фатальным. Поэтому возможен единственный защитный алгоритм – сбивать чужую платформу в первую микросекунду выхода на орбиту.

Иными словами, космическая система ПРО может быть, во-первых, только единственной, и во-вторых, только общей. Будучи чьей-то локальной собственностью, она автоматически стала бы орудием глобального самоубийства.

Наш авантюрный замысел подразумевал, что документы с системой аргументов в пользу совместной космической ПРО перед очередным саммитом американский президент получит через Heritage Foundation, а советский – от нас. Есть косвенные свидетельства, что коллеги Вайнрода поработали в этом направлении. Московская часть этого плана тоже удалась. В феврале 1987 года Анатолий Черняев, помощник генсека, передал тому полученное сразу по трем каналам наше послание с пакетом приложений, среди которых были все документы по космическому щиту. Горбачев отправлялся в десятидневный отпуск с Раисой Максимовной, ворчал, что ему и там не дают покоя, – но документы забрал и даже, как выяснилось, с ними внимательно ознакомился.

Но было поздно.

Уже состоявшаяся к этому времени внеплановая, импровизационная встреча в Рейкьявике спутала карты в нашей игре. Аргументы и обоснования попали к адресатам не накануне, а уже после дискуссии по космической ПРО, которая была неконструктивной и привела к расколу по этому вопросу.