Корнелл Вулрич - Романы

Дверь закрыли и заперли на засов, как только Милберн и девушка вошли в помещение: ребята не хотели, чтобы им мешали. Она была единственной девушкой среди них.

Сесть можно было лишь на пустые ящики и картонные коробки, да еще на пару бочонков. Печально пропел кларнет, и оргия началась.

Следующие два часа могли послужить иллюстрацией к «Аду» Данте. Кэрол казалось, что, едва все кончится, она уже не сможет поверить, что видела это своими глазами. Дело было не в музыке — музыка была неплохой. Странное ощущение создавали длинные, до потолка, тени на стенах, размытые и колеблющиеся. И призрачные лица, сосредоточенные, демонические, то и дело неожиданно появляющиеся из разных углов, чтобы затем вновь скрыться в темноте. И джин, и сигареты с марихуаной, наполнявшие комнату дымом и странным запахом. Неистовство, время от времени овладевавшее ими, заставляло ее то прятаться в какой-нибудь дальний угол, то с ногами забираться на ящики. То и дело кто-нибудь подходил к ней, теснил ее, подталкивал к стене, у которой, развалившись, сидели остальные. Она привлекала внимание, потому что была единственной девушкой здесь. Ее оглушали духовыми инструментами, выдувая мелодию прямо в лицо, наполняя душу ужасом и заставляя шевелиться волосы на голове.

— Давай полезай на бочку, потанцуй!

— Я не могу, я не умею!

— Не обязательно танцевать ногами! Верти тем, что у тебя есть! Оно для этого и предназначено. Не переживай насчет платья. Мы все здесь друзья.

«Дорогой, — думала она, уворачиваясь от обезумевшего саксофониста, пока, наконец, он не оставил ее в покое, издав напоследок особенно душераздирающий звук, — о, дорогой, как мне приходится нелегко».

Ей удалось пробраться вдоль стены к тому месту, где среди всего этого грохота сидел ударник. Она поймала его руки, бьющие по инструментам, и потянула их вниз:

— Клифф, забери меня отсюда! Я больше не могу, слышишь, не могу! Еще минута, и я хлопнусь в обморок.

Он уже накурился марихуаны, это было видно по глазам.

— Куда пойдем? Ко мне?

Ей пришлось сказать «да», она понимала, что только так можно вытащить его отсюда.

Милберн встал и, слегка пошатываясь, пошел следом за ней к выходу. Он открыл перед ней дверь, и она вылетела на площадку, словно камень, выпущенный из пращи. Он вышел тоже. Видимо, он мог уйти, когда заблагорассудится, не прощаясь и никому ничего не объясняя. Остальные, похоже, даже не заметили его исчезновения. Дверь захлопнулась, приглушив беспорядочный грохот, словно обрезав ножом. Внезапно наступившая тишина сначала казалась немного странной.

Ты так неожиданно пришла в этот раз.

Дай мне подумать, дай мне выпить, и…

В ресторане наверху было темно и пусто, только где-то сзади горел одинокий ночной фонарь. Когда Кэрол наконец вышла на тротуар, от свежего воздуха у нее едва не закружилась голова, таким он был прохладным, ясным, кристально-чистым после атмосферы подвала. Она подумала, что никогда прежде не вдыхала более чистого и вкусного воздуха. Словно в изнеможении, прислонившись к стене, прижавшись к штукатурке щекой, она жадно глотала этот воздух. Милберн вышел немного погодя, он, кажется, возился там с дверью.

Было уже часа четыре, но еще не рассвело, и город вокруг них спал. На какой-то момент она почувствовала искушение броситься со всех ног вдоль по улице, подальше от него, и покончить со всем этим. Она бы легко убежала, парень был бы не в состоянии ее догнать.

Но она не сделала ни шагу и осталась стоять. Мысленно она увидела фотографию на стене своей комнаты. Она знала, что эта фотография бросится ей в глаза, едва она откроет дверь. Тут ударник подошел к ней, и шанс был упущен.

Они подъехали на такси к его дому. Обычный старый дом: по квартире на каждом этаже. Он провел гостью на второй этаж, открыл дверь и зажег перед ней свет. Квартира показалась ей довольно убогой, с потемневшим от старости паркетом, кое-где сохранившим остатки лака, высокими потолками, узкими, похожими на гробы, амбразурами окон. Не то место, куда стоило приходить в четыре часа утра. С кем бы то ни было, а тем более с ним.

Кэрол слегка поежилась и осталась стоять в прихожей, стараясь не замечать, с какой тщательностью он запирает дверь изнутри. Она хотела расслабиться и сохранить ясность мысли, насколько это возможно, а посторонние соображения только мешали.

Он кончил закрывать дверь.

— Нам это не понадобится, — сказал он, пытаясь снять с нее плащ.

— Нет, оставь, — ответила она твердо. — Мне холодно.