Мия Шеридан - Арчер будет молчать

Она страшно дрожала, у нее вырывались слабые стоны, и, когда я касался ее, она вся сжималась. Я опустил ее на землю и убрал веревки вокруг нее. Затем поднял ее на руки и понес через лес к дому.

На половине пути она открыла глаза и уставилась на меня. По ее щекам катились крупные слезы. Сердце гулко билось у меня в груди, не оттого, что я нес ее вверх по холму – она была легче перышка, – но от страха и отчаяния, которые отражались на ее прекрасном лице. У нее на лбу был большой, красный след от ушиба, наверное, она ударилась, когда ловушка вздернула ее вверх. Неудивительно, что она была не в себе. Я сжал челюсти и еще раз поклялся вышибить из Ната всю душу, когда встречу его в раю.

Бри смотрела на меня и, кажется, начала узнавать, потому что ее расширенные глаза заметались по моему лицу. Вдруг ее выражение смешалось, она обхватила меня руками за шею, прижалась лицом к моей груди и разразилась рыданиями. Ее плач совсем добил меня. Крепче прижав ее к себе, я вышел на лужайку перед своим домом.

Распахнув ногой дверь, я вошел в дом и, дойдя до дивана, опустился на него вместе с Бри, которая все еще так плакала у меня на руках, что моя майка промокла насквозь.

Я не знал, что делать, и продолжал держать ее, пока она плакала. Немного погодя я осознал, что качаю ее, прижимаясь губами к ее затылку, как делала моя мама, когда я ушибался или был чем-то расстроен.

Бри плакала очень долго, но наконец плач стал тише, и ее теплое дыхание у меня на груди стало менее резким.

– Я не сопротивлялась, – тихо сказала она через несколько минут.

Я отодвинул ее чуть дальше от себя, чтобы она могла увидеть мои вопрошающие глаза.

– Я не сопротивлялась, – повторила она, слегка тряся головой. – Я бы не боролась с ним, даже если бы он не убежал. – Она закрыла глаза, но через несколько секунд снова открыла их и поглядела на меня совершенно убито.

Я приподнял ее и переложил на диван, так, чтобы ее голова оказалась на подушке в другом конце. Мои руки затекли и ныли оттого, что я так долго держал ее, но мне было плевать. Я бы держал ее всю ночь, если бы думал, что ей от этого будет лучше.

Я впитывал ее всю, такую прекрасную даже сейчас, в ее страданиях. Ее длинные золотисто-русые волосы рассыпались свободной волной, а зеленые глаза блестели от слез.

– С кем не боролась, Бри?

– С человеком, который пытался меня изнасиловать, – показала она, и сердце замерло у меня в груди, прежде чем снова возобновить свой быстрый беспорядочный стук. – Это человек, который убил моего отца.

Я не знал, что и думать. И уж точно не знал, что сказать.

– Я не сопротивлялась , – повторила она. – Ни когда я увидела, как он приставил пистолет к голове папы, ни когда он пришел за мной. Отец сказал мне спрятаться, и я сделала это. Я не сопротивлялась , – повторила она, и ее лицо было полно стыда. – Может быть, я могла бы его спасти, – сказала она. – Он убил моего папу, а когда он пришел за мной, я все равно не боролась .

Я смотрел на нее, пытаясь понять. Наконец я ответил:

– Бри, ты боролась. Ты выжила. Ты боролась за жизнь. И выжила. Именно это тебе велел твой папа. Разве ты не сделала бы то же самое ради того, кого ты любишь?

Она моргнула, и что-то в выражении ее лица как-то смягчилось. Она не отводила глаз от моего лица. И что-то внутри меня как будто тоже освободилось – хотя я не мог бы понять, что именно.

Бри снова заплакала, но выражение ужаса в ее глазах, казалось, все же немного померкло. Я снова обхватил ее и прижал к себе, пока она плакала, но в этот раз не так отчаянно. Спустя немного времени я услышал, что ее дыхание стало ровным. Она уснула. Я снова уложил ее на диван, принес одеяло, укрыл ее и долго сидел рядом, просто глядя в окно на заходящее солнце.

Я думал о том, какие мы с Бри разные… и как мы похожи. Она несла в себе вину за то, что не боролась, когда думала, что должна была, а я носил шрам от того, что происходит, когда ты делаешь это. Каждый из нас вел себя по-разному в момент ужаса, но оба мы пострадали. Может быть, тут нет правых и виноватых, нет черного и белого, а только тысяча оттенков серого, когда дело доходит до боли и до того, за что каждый из нас считает себя в ответе.

Проснувшись, я открыла глаза. Я чувствовала, что они опухли. В комнате было полутемно, светил только маленький торшер в углу рядом с книжными полками. Я лежала на потрепанном кожаном диване, передо мной стоял старый деревянный кофейный столик. Занавески на окне были открыты, и было видно, что солнце совсем зашло.