Георг Гегель - Наука логики. Том 2

Поэтому следует признать, что рассудок представляет собой бесконечную силу, определяющую всеобщее, или, наоборот, сообщающую посредством формы всеобщности фиксированную устойчивость тому, что в определенности само по себе лишено твердости, и не вина рассудка, если не идут дальше этого. Только субъективное бессилие разума дозволяет этим определенностям иметь значимость в этом виде и оказывается не в состоянии свести их обратно к единству посредством противоположной абстрактной всеобщности диалектической силы, т. е. посредством их собственной специфической природы, а именно, посредством понятия указанных определенностей. Рассудок, правда, сообщает им посредством формы абстрактной всеобщности, так сказать, такую жесткость бытия, какой они не обладают в качественной сфере и в сфере рефлексии; но посредством этого упрощения он их вместе с тем одухотворяет и так заостряет их, что они, как раз лишь доведенные до этой крайней заостренности, получают способность раствориться и перейти в свою противоположность. Наивысшая зрелость и наивысшая ступень, которых что-либо может достигнуть, есть та ступень, на которой начинается его гибель. Твердо фиксированный характер определенностей, в которых, как кажется, безысходно увязает рассудок, иначе говоря, форма непреходящего есть форма соотносящейся с собой всеобщности. Но она неотъемлемо принадлежит понятию, и потому в ней самой уже выражено разложение – и притом бесконечно близкое – конечного. Эта всеобщность непосредственно изобличает определенность конечного и выражает его неадекватность ей. Или, вернее сказать, его адекватность уже имеется налицо; абстрактное определенное положено как единое с всеобщностью, и именно поэтому оно положено не как стоящее особо – постольку оно было бы лишь определенным, – а только как единство себя и всеобщего, т. е. как понятие.

Поэтому надо во всех отношениях отвергнуть обычное разграничение между рассудком и разумом. Если понятие рассматривается как чуждое разуму, то на это следует скорее смотреть как на неспособность разума узнавать себя в понятии. Определенное и абстрактное понятие есть условие или, вернее, существенный момент разума ; оно есть одухотворенная форма, в которой конечное через ту всеобщность, в каковой оно соотносится с собой, возгорается внутри себя, положено как диалектическое и, стало быть, есть само начало явления разума.

Так как в предыдущем изложении определенное понятие изображено в своей истине, то остается еще лишь указать, каким оно тем самым уже положено. Различие, которое есть существенный момент понятия, но в чисто всеобщем еще не положено как таковое, вступает в определенном понятии в свои права. Определенность в форме всеобщности образует в соединении с нею простое; это определенное всеобщее есть определенность, соотносящаяся с собой самой, – определенная определенность или абсолютная отрицательность, положенная особо. Но соотносящаяся с самой собой определенность есть единичность . Подобно тому как всеобщность непосредственно уже сама по себе есть особенность, подобно этому особенность столь же непосредственно сама по себе есть единичность , на которую следует смотреть ближайшим образом как на третий момент понятия, поскольку ее фиксируют как противостоящую двум первым, но также и как на абсолютное возвращение понятия внутрь себя и вместе с тем как на положенную утрату понятием самого себя.

Всеобщность , особенность и единичность суть согласно вышеизложенному три определенные понятия, если их именно желают считать . Уже ранее было показано, что число есть неподходящая форма для облечения в нее определений понятия [21]. Но особенно не подходит она для выражения определений самого понятия; число, поскольку оно имеет принципом одно, обращает считаемое в совершенно обособленные и совершенно безразличные друг к другу [предметы]. В предыдущем выяснилось, что различные определенные понятия суть безоговорочно лишь одно и то же понятие, так что они отнюдь не могут быть облечены в форму числа, чтобы выпадать друг из друга.

В обычных изложениях логики мы встречаем различные подразделения и виды понятий. В них сразу же бросается в глаза непоследовательность, состоящая в том, что виды вводятся следующим образом: по количеству, качеству и так далее имеются нижеследующие понятия. « Имеются » – этим не выражается никакая другая правомерность, кроме того указания, что мы преднаходим такие-то виды и что они являют себя согласно опыту . Таким путем получается эмпирическая логика – странная наука, иррациональное познание рационального . Логика дает этим весьма плохой пример следования своим собственным учениям; она разрешает себе самой делать обратное тому, что она предписывает, как правило, требуя, чтобы понятия были выведены и научные положения (следовательно, и положение: имеются такие-то и такие-то различные виды понятий) были доказаны. Философия Канта совершает в этом отношении дальнейшую непоследовательность: она заимствует для трансцендентальной логики категории в качестве так называемых основных понятий из субъективной логики, в которой они были подобраны эмпирически. Так как она сама признаёт это последнее обстоятельство, то непонятно, почему трансцендентальная логика решается на заимствование из такой науки, а не берется сразу же сама за дело эмпирически.