Мааэринн - Королевская кровь

Конечно! Вся страна пела мои песни, меня давно величали золотым голосом Синедола, но что это значило для лорда Кейна? Да ничего! Для родного отца я как был, так и остался пустым местом… хуже: посрамлением древнего рода, рифмоплетом и шутом.

Послы прибыли около полудня. По старинному обычаю, что почитают в Пуще еще более чем в замках Синедола, домочадцы хозяина и гости собрались в трапезной. Думаю, лорд Кейн охотно обошелся бы без меня, но ситы, будь они неладны, могли заподозрить интриги и измену в чем угодно. А посему, прежде чем открыть врата Синедола перед давними врагами, он лишь ограничился еще одним строгим внушением:

— Хейли, ради Господа, помни, что я тебе говорил. Никаких двусмысленностей! Эта нечисть высокомерна и не расположена к шуткам, а любой намек на поддержку фанатиков может обернуться смертельным оскорблением. И, кроме прочего, в посольстве — младший отпрыск королевской крови…

— Сын правителя Пущи? А говорили, у него только дочери…

Я чуть язык себе не откусил за эти слова: не хотелось признаваться, что сгораю от любопытства. Большинство моих братьев-рыцарей грезили боями и победами, но совсем не знали врага. Мы пробавлялись лишь слухами, байками старых вояк за кружкой пива да смутными детскими воспоминаниями.

— Хейли! Имей терпение хоть раз выслушать до конца, — Отец скривился, словно его мучила зубная боль. — Этот… как его? Айлор... Ай-ло-ри… тьфу! если б я еще помнил их имена — королевский племянник, сын Ареийи-Оборотня…

Ого! Это было даже интереснее, чем наследник престола. Ареийа, предводитель волчьих всадников! Его называли зверем, оскорблением Всевышнего и злейшим врагом людей. Этим именем меня пугали с раннего детства… да что там сопливый мальчишка, пусть и из Мейзов — одно упоминание Оборотня наводило ужас равно на суеверных селян с восточных границ и заносчивую западную знать. Уж конечно, я тут же захотел увидеть его детеныша. Отца я уже слушал вполуха.

— …Он юн, капризен и, по донесениям, не слишком разумен. Но ситы — народ скрытный… кто знает, что мальчишка в самом деле затевает? Не приведи Боже тебе, Хейли, поддаться на его штучки и начать играть в его игры! Ты вполне способен на такие глупости, уж я-то знаю.

Много лет назад я несколько раз видел ордынских воинов, убитых в бою или тяжело раненых. Отцовы рыцари их ненавидели, опасались даже мертвых, не то, что живых и никогда не держали пленными. Ситов ловили прочной сетью, и, протащив по дороге к воротам замка напогляд крестьянам и слугам, сразу добивали, а тела сжигали. Нам, мальчишкам, поверженные враги казались грязными отвратительными животными. Мы смеялись над ними: я выдумывал издевательские стишки, мои приятели радостно их распевали, стараясь попасть в нечистых камнем или плевком, а они, издыхающие, нас просто не замечали. Потому, не разделяя суеверного ужаса старших, мы считали их скорее жалкими, чем страшными.

Только ситы, явившиеся в тот день в наш родовой замок, ничем не напоминали тварей из моего детства.

Послов было четверо. Все в шелке, зеленом или буром, все вооружены мечами и луками — остаться безоружным для знатного мужчины, представляющего своего короля, было бы позором. Однако доспехов гости не надели, а стрелы и тетивы оставили вместе с прочей поклажей во дворе на попечение прислуги. Я рассудил, что так они выражают доверие хозяевам, и не слишком удивился.

Трое выглядели ровесниками моего отца и казались похожими как братья: высокие, изящные, надменные. Усов и бород они не носили, зато волосы у всех были необычно длинными и густыми — медово-золотистыми у двоих и серебряно-серыми у третьего. Яркие глаза зеленых оттенков смотрели холодно и безразлично. Красота ситов завораживала: лица их словно светились мягким перламутром, каждая линия фигуры ли, одежды, была простой, легкой и совершенной. Даже по-звериному выступающие клыки и заостренные, покрытые шерстью уши, казались странными, но не портили впечатления. Однако при виде столь великолепных гостей хотелось сбежать… а если не сбежать, то держаться как можно дальше — я невольно пожалел, что никого особо не представляю, и мой меч остался в оружейной — такими бездушными, жестокими и чуждыми они казались.

Четвертый же с первого взгляда разительно отличался от спутников. Совсем мальчишка — лет шестнадцать, не больше — он казался особенно помятым и пропыленным. Дорожный плащ пятнали брызги грязи, а иссиня-черные волосы, кое-как сплетенные в косу, так и просились под хороший гребень. Лицо юноши, живое и подвижное, не пугало, а глаза, большие, темно-зеленые, таили в себе столько чувств и порывов, сколько найдешь далеко не у всякой девушки в пору первой влюбленности.