На обед полагались Блаженства. Блаженны эти, блаженны те. Крутили на диске, мужской голос. Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны милостивые. Блаженны кроткие [41] Мф. 5:3, 7, 5.
. Блаженны безмолвные. Я знала, что это они сочинили, я знала, что это неправильно и они многое опускают, но никак не проверишь. Блаженны плачущие, ибо они утешатся [42] Мф. 5:4.
.
Когда — не говорили.
Я гляжу на часы за десертом — консервированные груши с корицей, как всегда на обед, — ищу Мойру через два стола от меня. Уже ушла. Я поднимаю руку, мне разрешают выйти. Мы это делаем нечасто и всегда в разное время суток.
В туалете, как всегда, иду во вторую от конца кабинку.
Ты тут? шепчу я.
Большая и страшная, как моя жизнь, шепчет Мойра.
Что слышно? спрашиваю я.
Особо ничего. Мне надо отсюда сматываться, у меня крыша едет.
Накатывает паника. Нет, Мойра, нет, говорю я, даже не пытайся. В одиночку — ни в коем случае.
Притворюсь больной. Пришлют «неотложку», я видела.
Доберешься только до больницы.
Хоть какое-то разнообразие. Там эти старые хрычовки не гастролируют.
Тебя вычислят.
Не боись, я талант. Я в школе не ела витамин С, у меня цинга была. На ранних стадиях не распознают. Потом заново, и ты в шоколаде. Витаминки спрячу.
Мойра, не надо.
Невыносима одна мысль, что ее не будет тут, со мной. Для меня.
В «неотложке» двух парней посылают. Ты подумай. Они же, наверное, оголодали, им даже руки в карманы не дают совать, все шансы…
Эй вы, там. Время вышло, произносит от дверей голос Тетки Элизабет. Я встаю, спускаю воду. Из дырки в стене появляются два Мойриных пальца. Только на два пальца дырки и хватает. Я торопливо касаюсь их, сжимаю. Отпускаю.
— И сказала Лия: Бог дал возмездие мне за то, что я отдала служанку мою мужу моему [43] Быт. 30:18.
, — говорит Командор. Роняет книгу, она захлопывается — изнуренно, точно вдалеке сама по себе захлопнулась обитая дверь: фыркает воздух. Это фырканье — намек на мягкость тонкой луковой шелухи страниц, как они шуршат под пальцами. Мягкие, сухие, крошатся, точно розовая papierpoudre [44] Напудренная бумага (фр.).
из былых времен, чтоб носик не блестел, ее вкладывали в буклеты в магазинах, где торговали свечами и мылом разных форм — как ракушки, как грибы. Точно сигаретная бумага. Точно лепестки.
Командор сидит, на миг прикрыл глаза, словно утомился. Он работает по много часов. На нем большая ответственность.
Яснорада принимается плакать. Я слышу ее за спиной. Это не впервые. Она всегда так делает по вечерам Церемонии. Старается не шуметь. Старается сохранить перед нами достоинство. Ковры и обивка заглушают плач, по мы все равно ясно слышим. Натяжение между ее потерей самообладания и попыткой его сохранить кошмарно. Как пердеж в церкви. Мне, как всегда, хочется смеяться, но не потому, что это смешно. Запах ее слез окутывает нас, и мы делаем вид, что не обращаем внимания.
Командор поднимает веки, замечает, хмурится, перестает замечать.
— А теперь мы молча помолимся, — говорит Командор. — Попросим благословения и успеха во всех наших начинаниях.
Я склоняю голову, закрываю глаза. Слушаю перехваченное дыхание, почти неслышные всхлипы, содрогания за спиной. Думаю: как она, должно быть, ненавидит меня.
Я молюсь безмолвно: Nolitetebastardescarborundorum. Не знаю, что это значит, но звучит уместно, пойдет, ибо я не знаю, что еще сказать Господу. По крайней мере, сейчас. На этом, как прежде выражались, перепутье. Предо мною плывут письмена с моего шкафа, нацарапанные неизвестной женщиной с лицом Мойры. Я видела, как ее увезли на «скорой», носилки тащили два Ангела.
Что случилось? одними губами спросила я женщину рядом; такой вопрос невинен для всех, кроме фанатиков.
Жар, сложила она губами. Говорят, аппендицит.
В тот вечер я ужинала — тефтели и картофельные оладьи. Стол у окна; я видела, что творится снаружи, до самых центральных ворот. Я видела, как вернулась «скорая» — на сей раз никаких сирен. Выпрыгнул Ангел, поговорил с охранником. Охранник пошел в здание; «скорая» так и стояла; Ангел замер к нам спиной, как учили.
Из здания вышли две Тетки с охранником. Подошли к «скорой» с тыла. Выволокли Мойру, потащили под руки в ворота и вверх по ступенькам. Мойра еле шла. Я перестала есть, я не могла есть; все с моей стороны стола уже смотрели в окно. Зеленоватое, с такой проволочной сеткой, которую запаивали в стекло. Тетка Лидия сказала: ешьте. Подошла и опустила жалюзи.
Читать дальше