Александр Генис - Дзен футбола

Живя в тесном родстве со своим старшим братом - искусством, реклама охотно пользуется его покровительством. В Нью-Йорке не обязательно ходить в музеи, чтобы узнать, какая выставка пользуется сенсационным успехом. Модное выплескивается на улицы афишами и покроем, определяя на целый сезон стиль города, его изменчивый и навязчивый облик.

Каким только я не видал Нью-Йорк за проведенные в нем треть века. Но лучше всего ужился с Нью-Йорком, конечно, Малевич, надолго зашифровавший город своим супрематизмом.

Оно и понятно. Опережая календарь, Нью-Йорк всегда любил будущее, в жертву которому русское искусство так охотно приносило настоящее. Сегодня, однако, этот футуристический брак распадается, причем как все в Нью-Йорке - прямо на наших глазах.

Сходит на нет функциональный минимализм, которому город обязан длинными улицами плоских коробок. Линяет моя любимая эстетика Сохо, романтизировавшая индустригиислъсыьии i JUXIJTI.\J альные руины. Но главное - мельчает пафос больших градостроительных идей. Убедительней всего это показал конкурс на лучший проект комплекса, призванного заменить разрушенные «близнецы». Именно убожество предложений, разочаровавших и мир, и город, доказывает, что Нью-Йорк перестал вписываться в созданную, казалось бы, прямо по его выкройке идиому модернизма. На смену ему, решусь сказать, идет не новый стиль, а старое мировоззрение, заново открывающее отвергнутую тремя предыдущими поколениями цивилизацию.

Как теперь принято говорить по любому поводу, все началось 11 сентября. Алчный купец и богемный художник, Нью-Йорк, напрочь лишенный героического прошлого, пацифист по своей натуре. Поэтому свою первую антивоенную демонстрацию он учинил уже на третий день. Она состоялась в парке Юнион-сквер, на 14-й-стрит. Все улицы южнее были закрыты для движения. Спасатели с собаками еще надеялись найти выживших, дыра на месте близнецов дымилась, и люди ходили в масках. Дышать было трудно, и погибших еще не опознали.

С тех пор прошло достаточно времени, чтобы жизнь вошла в колею, но не в свою, а в чужую. Война стала политикой, страх - условием '. существования. Ньюйоркцы привыкли ругать; президента, с испугом открывать газеты и про • ходить через металлоискатели, ставшие самой; непременной частью городского пейзажа.

Постепенно приспосабливаясь к реальнос-'. ти XXI века, мы подсознательно ищем ему сти• левую рифму, без которой не умеем обжить • свое время. Двадцатое столетие, как писали ', его философы от Бердяева до Умберто Эко, • считало себя «новым средневековьем». Окон-'? чившись падением Берлинской стены, эта бур-; ная эпоха перепрыгнула, как тогда думали • многие в викторианский XIX век с его голово-5 ломным геополитическим пасьянсом, хитрой I дипломатической игрой, сложным балансом • сил и степенным движением к «концу исто-I рии». Но на самом деле это была лишь благо-I душная интермедия, затесавшаяся между дву-! мя грозными веками. По-настоящему новое; столетие началось лишь 11 сентября, когда | нам приоткрылась его сквозная тема - борьба; с варварством.

Суть этого переворота в том, что измучен-'. ный тоталитарной гиперболой XX век, век; Пикассо, зеленых и хиппи, любил «благород-" ного дикаря», обещавшего освободить нас от: бремени цивилизации. Теперь с этим справил-I ей террор.

Даже сегодня, после многих лет экспертизы и целой библиотеки аналитических книг, мы так толком и не знаем, кто и за что с нами воюет. Зато каждому ясно, что главной жертвой этой войны может стать цивилизация, та хитроумная машина жизни, работу которой мы перестали замечать, пока террористы не принялись уничтожать ее детали. Взрывая и нивелируя, террор компрометирует прежнего идола - простоту, возвращая всякой сложности давно забытое благородство.

Перед угрозой нового одичания Нью-Йорк стал полировать свои манеры. Омраченная потрясением жизнь образует сегодня иной, более изысканный узор. Никогда Нью-Йорк не был так чуток к дизайну, к оттенкам красоты и нюансам вкуса. Война обострила радость цивилизованных мелочей, повысила эстетическую чувствительность города, придав ей подспудный, но демонстративный характер: скорее Оскар Уайльд, чем Лев Толстой.

Чуждый амбициозному плану Вашингтона улучшить весь мир, Нью-Йорк стремится украсить хотя бы себя. Характерно, что быстрее всего сегодня тут растет сеть магазинов «Домашнее депо», торгующих тем, что может придать блеск и уют вашему жилью.

Так, напуганный грядущим, Нью-Йорк ищет спасения в старом рецепте Вольтера: «Я знаю также, - сказал Кандид, - что над«• возделывать свой сад».