Александр Генис - Дзен футбола

На фоне чужих смеховых традиций английский юмор отличает не столько стиль или жанр, сколько экстравагантная внешность. Я не говорю, что британский юмор лучше любого другого, а я говорю, что он уникален. Английская соль - совсем не то же самое, что обыкновенная.

Наиболее обаятельная черта британского юмора - чопорность. Она позволяет жонглировать сервизом на канате, не поднимая бровей. Комизм - прямое следствие непреодолимой неуместности, к которой, в сущности, сводится любая житейская ситуация.

Об этом писал Беккет, говоря, что чувствует себя, как больной раком на приеме у дантиста. Смерть ставит жизнь в ироничные кавычки. Вблизи смерти все становится не важным, несерьезным, а значит - смешным.

Смерть - наименьший знаменатель комичес- ' кого. На нее все делится, ибо она останавливает» поток метаморфоз, комических переодеваний,* из которых состоит любая комедия - от Аристо- «фана до Бенни Хилла. Добравшись до последне- • го берега, смешное, как волна, тащит нас обрат- I но в житейское море. На память о смерти нам ос-* тается юмор, позволяющий преодолеть ужас» встречи с ней*

Жестокий сувенир такого рода можно найти • у Льюиса Кэррола. В «Стране чудес» Алиса ведет* диалог с Шалтаем-Болтаем. Сперва он невинно* спрашивает девочку, сколько ей лет. - Семь лет и шесть месяцев, - отвечает та.; Неудобный возраст, говорит Шалтай, уж луч- • ше бы ей остановиться на семи. I

- Все растут, - возмущается Алиса. - Не могу* же я одна не расти!

- Одна - нет, - сказал Шалтай. - Но вдвоем I уже гораздо проще. Позвала бы кого-нибудь на • помощь - и прикончила б все это к семи годам.*

В одно мгновение юмор приоткрыл завесу,; чтобы мы успели разглядеть за круглым, похо-* жим на мистера Пиквика, Шалтаем-Болтаем ли-» цо апостола эвтаназии доктора Кеворкяна. Объ-» единить их всех может только английский I # юмор. Особенно тогда, когда за это берется тот* же Беккет. Габер говорит, что жизнь - прекрасная штука. Я спросил:

- Вы полагаете, он имел в виду человеческую жизнь?

Конечно, британцы не владеют монополией на могильный юмор. Ведь есть еще евреи.

Во время погрома Хаима прибили к дверям собственного дома. - Тебе больно? - спрашивает сосед.

- Только когда смеюсь, - отвечает распятый Хаим.

Я считаю этот анекдот гениальным, но Бек-кету он бы вряд ли понравился. В нем слишком много мелодраматизма, оправданного трагическим положением вещей. Еврейский юмор - оружие возмездия судьбе и миру. Англичане, живя на острове, привыкли к безопасности. Хозяева морей, британцы и на суше чувствовали себя уверенно. Однако, победив внешних врагов, на которых можно свалить всю ответственность, они остались наедине с врагом внутренним - роком, непобедимым, как старость.

Английский юмор - удел победителей, обнаруживших, что все победы - Пирровы. Упершись в общую для всех стенку, англичане нашли национальный компромисс: обложили ее ватой уюта и украсили смехом абсурда. Я бы и сам хотел так жить, и так шутить.

тпуск должен отпускать. Ослабив» хватку будней, жизнь ненадолго разре-? шает нам вести себя как вздумается. Из-за I этого так трудно с умом распорядиться зара-* ботанной свободой. Воля требует куда боль-* шей ответственности, чем рутина. Особенно* в эпоху, упразднившую то мерное чередова-* ние сезонов, что всегда обещало зимой лы-* жи, а летом - дачу. j

Самолет, как супермаркет, отменил времена* года. Земля кругла и обширна. На ней всегда най- t дется теплое местечко, какой бы месяц ни пока- • зывал календарь. Есть бесспорная радость в том,* чтобы валяться на тропическом пляже, вспоми-* ная ближних, оставшихся воевать с вьюгой. Но • есть и своя прелесть в том, чтобы именно вес-* ной хрустеть мартовским огурчиком. Когда мы* не рвем связующую время нить, а терпеливо еле-* дуем за ней, вериги сезонов, как сонет поэта,* учат нас покорной мудрости. Чтобы лето было • летом, надо вернуть летнему отдыху его допотопное содержание и первобытную форму. Для меня это значит одно: палатка.

Как почти все в жизни, я открыл радости бивака сперва теоретически - читая любимую книжку каждого вменяемого человека «Трое в лодке (не считая собаки)».

Своему метеорическому успеху Джером обязан лени. В поисках легкого заработка, он подрядился сочинить путеводитель по окрестностям Темзы. Не желая углубляться в источники, Джером сначала описал мелкие неурядицы, ждущие ни к чему не приспособленных горожан на лоне капризной британской природы. Только потом автор намеревался насытить легкомысленный опус положенными сведениями, честно списав их в библиотеке. К счастью, издатель остановил его вовремя. Книга вышла обворожительно пустой и соблазнительной. Она построена на конфликте добротного викторианского быта с пародией на него. Джентльмен на природе - уморительное зрелище, потому что она решительно чурается навязанных ей чопорным обществом приличий. Герои Джерома, не решающиеся остаться наедине с рекой без сюртука и шляпы, - городские рыцари, отправившиеся на поиски романтических, а значит, бессмысленных приключений. В сущности, это «Дон-Кихот» вагонной беллетристики, и я жалею только о том, что, зная книгу наизусть,* не могу ее больше перечитывать.