Татьяна Москвина - Эссе, статьи, рецензии

Иссей Огата (Император) почти два часа на экране. Невозмутимое, непроницаемое лицо. Жесткие носогубные складки, напряженные черные глаза, оттопыренные губы все время шевелятся, точно Император говорит сам себе неведомый монолог. Скрипят пуговицы военного мундира, пролезая в петли, сверкают шпоры. Император изучает интересного моллюска во время научных занятий, легкими движениями кисти покрывает иероглифами бумагу (и мы понимаем, что никогда не поймем, как слова "Дорогой сын, хочу рассказать тебе о нашем поражении…" превращаются в затейливую вязь таинственных закорючек), отделывается цитатой из стихотворения своего отца-императора от страшных известий на военном совете… Что это? Кто этот человек? Он умен или безумен? Хитер или простодушен? Понимает что-нибудь или живет в замкнутом, аутичном мире? Генералу Макартуру (Роберт Доусон) хватило нескольких минут разговора с Императором, чтобы произвести приговор "главный военный преступник - невменяем". Но это поначалу. Постепенно бравый генерал начинает испытывать сложную смесь эмоций - тут и отчуждение, и попытка понимания, и уважение, и странное необъяснимое сочувствие.

Масштаб восприятия Императора все время меняется - величественный дома, он оказывается крошечным и смешным, когда на него набрасываются лихие американские папарацци с криками: "Чарли! Встань туда, Чарли!"; действительно, тут в "живом божестве" обнаруживается сходство со злосчастным бродягой Чаплина. Когда Император, перенесясь из родного японского пространства в европейское, в резиденцию Макартура, прикуривает гаванскую сигару от сигары победителя, в снисходительно-добродушный взгляд генерала вдруг впиваются умные, злые, подозрительные глаза вечного врага. А в сцене свидания с женой-императрицей - перед нами трогательный, живой человек, скованный тысячами надуманных условностей… Кто же он такой, этот загадочный японский "бог", отказавшийся быть богом?

Нет, перед нами не божественная комедия, а человеческая трагедия. Трагедия полного и окончательного одиночества. Трагедия благородного, необычайного существа, живущего в замкнутом фантастическом мире, и с миром обыкновенным у него нет никаких, ни малейших связей. Когда Император представляет себе бомбардировку Токио, он воображает дивной красоты картину, где под толщей воды расцветают огненные цветы, а проворные хищные рыбы, похожие очертаниями на самолеты, роняют головастиков-детенышей на сказочный ландшафт. Он так и живет - внутри "японской сказки". Живет, подавляя в себе все человеческое - страхи, сомнения, страдания, чувства, мечты, - ради олицетворения возвышенной и отвлеченной идеи абсолютной национальной самодостаточности, которая враз может обернуться зверством, преступлением, катастрофой. Лишь в финале картины мы понимаем, что Император не безумен - просто он потерял веру в себя как в бога, устал подавлять свою растерянность, свою тоску и отчаяние внутри своего невероятного, церемонного "японского театра". Но никогда это лицо не дрогнет и не выдаст настоящих чувств. Роль Императора - главная роль. "Что стало с юношей, который записывал мое обращение к народу, где я отказываюсь от божественного происхождения?" - "Ваше Величество, согласно традиции, он покончил с собой". - "Надеюсь, вы удерживали его?" - "Нет".

Предельная достоверность бытовых деталей, великолепно исполненные маленькие роли, красота и точность костюмов, тщательная отделка диалогов, полное отсутствие нарочитости, надуманных эффектов в монтаже - все свидетельствует о сохранности высокой кинематографической культуры Отечества. Сокуров, разумеется, здесь вождь, но вождь огромного и слаженного коллектива (невозможно не поблагодарить за доставленный эстетический восторг сценариста Юрия Арабова, художника Юрия Купера, художника по костюмам Лидию Крюкову, продюсера и композитора картины Андрея Сигле, продюсеров Игоря Каленова и Марко Мюллера и многих, многих других).

Как и в "Тельце", Сокуров является и режиссером, и оператором своей картины. Прямо скажем, присутствие этого человека в нашем кино многое расставляет по местам - становится понятно, что такое кое-какая работа и небольшие способности, а что такое - настоящий дар и подлинный труд. Сейчас "Солнце" едет на конкурс Берлинского фестиваля. Бог в помощь.

Кино великое и маленькое

Фестиваль архивного кино подтвердил: кино отбирает у жизни и силу, и аромат; зато оно их надежно консервирует

Старинные женщины, с их короткими ножками и аппетитными попками, ласковые, мерцающие и таинственные; старинные мужчины, с их вкрадчивыми взглядами, ловкие и неотразимые - на все это можно было любоваться и не будучи киноманом. Программа девятого фестиваля архивного кино в Белых столбах удовлетворила бы вкус многих ценителей киноантиквариата.