- Ну, допустим, вино осталось нам от старых темных времен, оно наследие проклятого язычества. А хлеб, одежда, постель? Их тоже не Мухамед придумал. Не запретить ли их тоже? Запретить, конечно, можно. Только... Знаешь, один чудак решил приучить своего осла ничего не есть. Долго приучал. "Ну как,- спросили соседи,- привык твой осел ничего не есть?"- "Совсем уже было привык,- вздохнул чудак,- да вдруг отчего-то умер". Налить? Одну чашу. Одна не повредит. Пойдет на пользу.
"Толкуй, толкуй,- усмехнулся Омар.- Ты хвалишь вино потому, что тебе его надо продать и деньги получить. Даже богословы, не будь у них иных доходов, тоже на всех перекрестках стали б кричать о пользе вина".
Носатый брадобрей выжидательно глядит на Омара длинными хитрыми глазами.
- Что ж, налей,- усмехнулся Омар.
Выйдя из дому, столько всего узнаешь, что ни в каком медресе не услышишь. Человек - бунтарь. И дело не в самом вине. Неверно думать: если нынче разрешат пить вино, то завтра все в мусульманской стране будут валяться пьяными. Кто хочет пить - пьет и сейчас, хоть вешай. Кто не хочет - палкой не заставишь. Дело в запрете. Запрет - оскорбление. Оно обидно даже рабу. Устает человек от бесчисленных запретов. Не спросясь его, его производят на свет - и пускают ковылять по дороге, сплошь уставленной рогатками сотен строгих запретов. И это - жизнь?
- Налей!
В этом мире на каждом шагу - западня.
Я по собственной воле не прожил и дня!
Без меня наверху принимают решенья,
А потом бунтарем называют меня. - Верно! Сейчас. Но какого?- задумался цирюльник.- Горького мутного? Нет. Оно вредно тому, у кого пылкий нрав, а у тебя, похоже, именно такой. Базиликового? Тоже нет,- оно причиняет головную боль. Старого? Не годится для сухопарых. А! Я налью тебе вина из мавиза, крупного черного винограда. Оно подходит человеку с пылким нравом. Пей не спеша, смакуй. Эх!- произнес озабоченно мастер, уже без ужимок и усмешек, доставая другой кувцшн.- Уж лучше, чем огульно запрещать вино, спросили бы у нас, мугов-виноторговцев, и объяснили людям, кому какое вредно, какое полезно. Какое возбуждает, какое успокаивает. И не было бы пьяных и хворых. Вино - не забава, а лекарство, и обращаться с ним следует как с лекарством. Разве не говорил великий медик ибн Сина:
Вино для умных - рай.
Вино для глупых - ад;
Ты пей, но меру знай,
Вино сверх меры - яд... "Толкуй, толкуй..."
Омар выпил, внутри загорелось. Давно, с времен приятельских пирушек в медресе, он не прикасался к вину.
***
Крик на базаре:
- Ведарииская ткань! Мечта эмиров и визирей. Наступает зима. Кому ведарийскую ткань?
У Омара, как селезенка у бегущей лошади, екнуло сердце. Эмирам, степенным визирям легко исполнить эту и любую другую свою мечту. А молодому бедному ученому?
Знаменитая ткань! Ее, великолепную, выделывают в селе Ведар, что в двух фарсахах от Самарканда. Чудоткань. Красивая, с желтоватым отливом, мягкая и вместе с тем - плотная, она не зря называется в иных краях хорасанской парчой. Но, жаль, слишком дорога для него. За платье из ведарийскои хлопчатобумажной ткани надо отдать от двух до десяти золотых динаров.
Ладно.- Что тут поделаешь? Успеется. Будет у нас со временем одежда из ведарийскои ткани. И даже получше. А пока, в эту зиму и в ту, и в третью, обойдемся халатом из грубого дешевого сукна.
- Гости из Хорезма,- сказал, запыхавшись, кто-то, пробегая мимо.- В правом углу базара - гости из Хорезма.
Что ж, надо поглядеть. Осенью, перед холодами, самый желанный гость в Согде и Хорасане - хорезмийский торговец. Он доставляет дешевую рыбу с низовьев реки Окуз. Но его основное богатство - меха: соболь и горностай, ласка, хорек, лисица, куница. Возет он также свечи и стрелы, рыбий клей, рыбий зуб, амбру, березовую кору, выделанную кожу, мед, славянских рабынь. Это все - из Булгара, куда неутомимые хорезмийцы часто ходят с большими караванами.
Омар, покрутившись в толпе знатных покупателей, решил отправиться домой. Ни бобровой шапки ему не купить, ни белокожей славянской невольницы. Успеется, пусть. Губы дрожали от обиды. Лучше всего - не ходить на базар, чтобы душу не травить. Ну их всех, с их мехами!
- Не спеши, дорогой,- услыхал он за плечами.
Омара остановил большой человек в мохнатой бараньей шапке,- ученый только что видел его средь хорезмийцев. Но говорит большой человек на тюркском языке. И лицо - смугло-румяное, с крепкими скулами, тюркское. Борода и брови черные. Но глаза! Омар никогда не встречал таких ярких чисто-синих глаз! Кроме как у Занге-Сахро.
Читать дальше