Ильясов Явдат - ЗАКЛИНАТЕЛЬ ЗМЕЙ

Она душу ему истерзала!

Видно, ей кто-то внушил (не старуха ли Айше?) - чтоб не надоесть мужчине очень скоро, следует как можно чаще быть другой, неожиданной, новой, или просто уж нрав у нее был такой безалаберный, вздорный,- но Ферузэ то и дело оглушала беднягу Омара какой-нибудь внезапной, из рук вон глупой выходкой.

Он никогда не мог узнать наперед, что она выкинет в следующий миг. То хохочет, то плачет. То у нее праздничный вид, то похоронный. Причем все беспричинно. И вполне преуспев в своих неусыпных стараниях, она надоела ему смертельно уже на третий день.

- Почему у торговца шелками Музафара аль-Мустафы целая конюшня красивых лошадей для выезда, а у тебя нету даже осла, а еще - поэт; у него даже дворничиха каждый день меняет платье; будь хоть базарным носильщиком, но человеком порядочным; как, милый, зовут тех двух ангелов, что бьют покойника, как его погребут, горящими палками? Ох, как страшно...

И впрямь - орудие сатаны!

- Что ты все чертишь, кому и зачем это нужно, ох, как хочется есть; брось свои паршивые бумажки, свари мне плову, что ты все пишешь, сколько денег за это дадут, может, нисколько, а еще - поэт; почему ты опять пьешь свою ячменную водку проклятую, оставь сейчас же, а то уйду, и за что ты меня не любишь...

- Не мешай,- усмехался Омар снисходительно.

- Милый, ведь ты сейчас ничего не делаешь, не пишешь?

- Не пишу - значит думаю.

- Разве нужен досуг, чтобы думать?

- Нужен. Досуг длиною в жизнь. И еще хоть немного ума, конечно.

"Это моя последняя любовь",- думал он с горечью.

***

Теперь в калитку стучали так часто, что Омар не удивился, когда, постучав в свою очередь, перед ним возник небольшого роста плотный старик. Хворый? Нет, не похож на хворого. Крепкий, румяный. Правда, бос, и халат у него рваный, но от таких недугов нет у Омара средств.

- Чем могу служить?

- Старуха болеет.- У старика забегали глаза, будто он хочет скрыть, что сам повинен в ее болезни.

- Почему же ты ее не привел?

- Не может ходить,- юркнул глазами старик.

- Тогда посиди, подожди. Отпущу других больных, пойду смотреть твою старуху.

- Ее не надо смотреть.- Старик вздохнул, опустил глаза к земле.- Не о ней речь.

- О ком же?

- Сын... нас покинул. Вот нынешние дети! Ушел три года назад в проклятый Балх, с тех пор и глаз не кажет.

Слышно, деньги у него завелись. Написал бы ты ему письмо от меня, а? Балх, караван-сарай у Нишапурских ворот. Мустафе аль-Мансуру, башмачнику. Такое письмо, чтоб до слез... чтоб, его прочитав, он бросил все, подхватился - и скорей домой, в Нишапур. И чтоб денег привез. Мол, мать умирает, истосковавшись, хочет сына увидеть в последний раз. Отец, мол, бедствует, нужда заела. Напишешь? Я заплачу. Чтоб - до слез! Ведь ты поэт.

- Напишу.- Омар, осмотрев и выпроводив больных, взял бумагу, чернильницу, тростниковое перо. Ферузэ, накинув чадру, порхала поблизости. Постарался Омар! Сам чуть не рыдал, читая письмо старику. Очень чувствительно получилось.

- Отошлю с караваном,- всхлипывал старик, одной рукой пряча письмо за пазуху, другой отирая слезы.- Эх, бедность.

Он развязал узелок, долго перебирал медяки, со вздохом выудил серебряную монету.

- Один дирхем могу дать. Больше нет. Хватит?

- Не надо,- покачал головой Омар.- Я не возьму твои дирхем. Лучше старухе своей купи что-нибудь повкуснее.

При этих его словах Ферузэ, возившаяся у очага в летней кухне, с яростным звоном уронила медный черпак в чугунный котел.

- Благослови тебя господь! - Старик, довольно юркнув светло-карими глазами, живо убрал узелок с монетами.- Я пойду.

- Приедет сын - приходите в гости,- проводил его Омар.

- Почему ты не взял с него деньги? - Ферузэ сорвала чадру, скомкала, швырнула в сторону.- Ишь, какой богатей! По дирхему каждому дарить.

- Это его последний дирхем,- сказал Омар примирительно.

- А мне что за дело до этого?! - взвизгнула Ферузэ.

- Старуха у него хворает,- пробормотал испуганный Омар.

- Зато он сам здоров, как лошадь!

- Вот когда ты сама станешь старухой и заболеешь, а сын твой будет скитаться где-то в чужих краях...

- Ты думаешь, им нужен сын? Им нужны его деньги! Заработал, бедняга, в поте лица, перебиваясь с хлеба на воду, один-другой золотой динар, по медному фельсу копил, так они не дадут ему истратить их на себя. Из рук вырвут

- Ну, не знаю. Меня попросили написать письмо - я его написал.

- И хорошо, что написал! Почему деньги не взял?

- Как можно... у бедняка... последний дирхем...

- На дирхем можно день прожить!