Ильясов Явдат - ЗАКЛИНАТЕЛЬ ЗМЕЙ

- Она - власть.

- Ну, и пусть живет без нас,- мы без нее уж как-нибудь проживем.

***

Эй, послушайте! Я тоже стихи сочинил.

Ну-ка, ну-ка.

- Уйдешь, я утоплюсь! - она вослед мне стонет.

Что делать? Воротился я, несчастный:

Забыл, что кое-что в воде не тонет...

- Ха-ха-ха!

***

"Сколько же лет Ферузэ?

Она... на тринадцать старше меня. Сорок пять плюс тринадцать...Ого! Старуха. Ну, все равно. Если найду, приведу к себе. Невмоготу стало жить одному".

***

Служитель у входа коротко свистнул. Шум в подвале сразу улегся. Разом исчезли чаши с вином, появились чаши с шербетом. Один из музыкантов затренькал на дутаре.

В подвал, как полный бурдюк в колодец, опустил свое брюхо, тяжело переваливаясь, носатый, усатый мухтасиб - блюститель нравов. Сопровождавшие его четверо с палками остались наверху.

- Ассалам ваалейкум!- просипел мухтасиб.

- Ваалейкум ассалам!- дружно ответили бражники, стараясь напустить на себя самый невинно-трезвый вид.

Блюститель нравов подозрительно обвел глазами их опухшие лица, обратил грозный взор на хозяина харчевни, склонившегося в угодливом поклоне.

- Пожалуйте, ваше степенство! Пожалуйте.- Хозяин харчевни, кланяясь на ходу, почтительно проводил его под руку на кухню. Все замерли. Там что-то звякнуло.

Мухтасиб с важным видом вынес брюхо из кухни и, ни на кого не глядя, понес его к выходу. Хозяин все так же поддерживал его под руку.

- Вымогатель,- сплюнул хозяин харчевни, проводив блюстителя нравов.- Он меня разорит! Пять динаров содрал. И так почти каждый день. Тьфу! Продолжайте, друзья. Он больше сюда не придет.

И сразу будто ладони отняли от ушей,- в них снова хлынул звон чаш, веселый смех, разговор.

- Ты дерешь с нас, он дерет с тебя. С него тоже кто-то дерет. Только нам, несчастным, не с кого драть,- что заработаем своими руками, на то и пьем...

- Всю жизнь терзая мою душу, не забывали заметить, что это - мне же на пользу; как будто я сам не знаю, что мне на пользу, а что - во вред. Я-то себя знаю лучше других. Им не влезть в мою шкуру.

***

- Человеческая жизнь ничего не стала стоить. Никто уже ни в чем не уверен: ни в себе, ни в жене, ни в друге, ни в завтрашнем дне.

***

- Девчонка, мудрая, как старуха,- это ужасно! Но еще ужаснее старуха, глупая, как девчонка...

***

В другом углу:

- Нынче курица кудахчет громче прежних, но яиц не несет. А снесет одно убогое яйцо - где-то бросит его и забудет, где.

***

- Один известный человек случайно ушиб ногу и прошел по улице хромая. Другой увидел его в этот единственный, первый и последний, раз. Тот уже на следующий день перестал хромать. Но для этого он на всю жизнь остался калекой: "Он хромой! Я видел собственными глазами..."

***

"...А может, поехать в Ходжент, разыскать Рейхан? Ведь у меня есть на нее какие-то права... Но если она вышла замуж,- я ей сам разрешил,- и наплодила детей, вот уж к месту будет мое неожиданное появление! Нет уж, лучше старое не ворошить".

***

Дым, чад, звон чаш.

Поспели суп, и плов, и шашлык, и служители забегали с подносами между помостами. Но Омар не мог есть вне дома. И дома - лишь то, что приготовил на свой вкус, своими руками.

Здесь он пробавляется редькой.

К нему подсел носатый старик в ермолке и пейсах.

- Я знаю тебя. Когда-то ты помог нашему человеку.

- Кому же это?

- Помнишь Давида, сына Мизрохова?

- А! Как не помнить. Куда он тогда пропал?

- Он... не мог. Но мы - знаем. Ты обижен своими единоверцами. Видные люди зовут тебя в нашу общину.

- Я уже давно еврей,- вздохнул Омар.- Даже больше, чем вы все в своей общине. Так что можешь меня называть Амер Хаим.

- Это как же?- поразился старик в пейсах.

- Вы не зажигаете огней, не готовите пищу только в субботу. Так? У меня - каждый день суббота, всю неделю.

Старик в пейсах слез, возмущенно плюясь.

***

- Если пьет такой человек, как Омар Хайям, почему не пить нам, мелкоте?

- Знаешь легенду о Зевсе, который под видом быка похитил финикийскую царевну Европу? Так вот, что дозволено богу, не положено быку...

***

- Не заносись, не обижай никого! Бог не бог, но есть на земле некий закон возмездия. Закон жизни. Она такова, что никого не обходит как своей милостью, так и немилостью. Каждый живущий, рано или поздно, хочет не хочет, подвергается ее жестокому удару. Так что те, кого еще не постигла беда, обязаны помнить, что непременно постигнет, и не должны злорадствовать по поводу тех, кого она уже постигла.

Говорит же Омар Хайям:

Не одерживал смертный над небом побед,-