Степан Злобин - Пропавшие без вести 2

— Капитан-лейтенант?! — воскликнул Иван.

— Тсс! Тише! — остановил Антон. — Он самый и есть. До сих пор тяжело ему, как искалечен!

— А тебя кто убил? — еще продолжая игру с сумасшедшим, не совсем догадавшись, о чем идет речь, продолжал Балашов.

— Я помер своею смертью, записано: «Туберкулез». Мы тут все, как Иисус Христос, «смертью смерть поправ» живем. Померли — тем и от смерти спаслись... Тут такой народ в нашей секции...

Балашов наконец понял.

«Вот куда нужно было Борьку Косицкого! — подумал он. — И быть бы ему не Борькой и не Косицким, а каким-нибудь Ванькой Петровым!»

— А немец? — спросил он рыжего.

— Я говорю тебе — немец особый! Добрый немец,— сказал Антон и ничего в объяснение не прибавил.

«Шеф» лазаретного блока Оскар Вайс, долговязый, сухой австриец откуда-то из-под Вены, постоянно заказывал обитателям секции портсигары, шкатулки, тапочки и нередко задерживался в закутке у Шабли, с которым мог разговаривать по-немецки без помощи переводчика.

Изредка Вайс приносил Шабле запрещенные для пленных немецкие газеты, из которых можно было вычитать все-таки больше, чем из «Клича». Желчный, скептический малый, Вайс говорил постоянно острыми намеками и рискованными иносказаниями. Когда острота его высказываний о фашизме и о неминуемом поражении Германии доходила до опасных пределов, Вайс вдруг умолкал на середине фразы, строил подчеркнуто тупую физию, став во фрунт, выкидывал правую руку фашистским приветствием и восклицал гнусным голосом: «Хайль Гитлер!» После чего он по-солдатски деревянно поворачивался и поспешно уходил из барака.

В последнее время Вайс особенно освоился и осмелел с Шаблей, рассказывая о письмах из дома, о трудностях, переживаемых населением Австрии. Впрочем, свою откровенность Вайс нес почему-то одному Шабле. Может быть, потому, что в этом выдержанном, прямом человеке он правильно угадал его настоящую сущность

— Я знаю, ты, Никифор, коммунист. О, ты настоящий, как Тельман! Таких, как ты, люди должны беречь, таких мало на свете! — говорил Вайс, узнав о болезни Шабли.— Тебе надо достать лекарство, лечить тебя надо, а так ты не вынесешь этой скотской жизни...

И вот как-то раз Вайс явился к Шабле с подарком.

— Меня скоро отправят на фронт, вспоминай добром солдата-австрийца,— сказал он, отдавая бутылку рыбьего жира.

— А нельзя ли достать и для наших больных, побольше? — спросил Шабля. Вайс замахал руками:

— Что ты, что ты! Я сказал, что мне для ребенка. Аптекарь дал. Больше никак нельзя! Рыбий жир на строгом учете!

Однако же через несколько дней Оскар Вайс сам намекнул, что если добыть две голландские офицерские шинели, то можно купить рыбий жир, витамины, глюкозу. И делать это надо скорее, до отправки его на фронт...

Серо-голубое тонкое офицерское сукно голландской армии пошло на одевание каких-то немецких фрау, а спасительные лечебные снадобья были принесены в вечернюю смену заступившим на пост земляком Вайса и взяты Юркой в условном месте.

Но отправка Вайса на фронт не состоялась. Он явился к Шабле повеселевший.

— Сердце больное! — радостно выпалил он. — У меня болезнь сердца!

Шабля сочувственно качнул головой.

— Плохо, — сказал он. — У меня тоже сердце больное.

— У тебя — это плохо, а у меня, Никифор, — хорошо: меня оставят в тылу! А тебе я теперь достану самых лучших лекарств от сердца... Начальник аптеки — австриец. Он, правда, не коммунист...

— А разве ты сам... — заикнулся Шабля.

— Хайль Гитлер! — оборвал Оскар Вайс.

Отправка общим этапом выписанных из лазарета людей, которых под видом больных и на ролях старших охранял Гладков, положила начало «холодной войне» между полицией и поварами, с одной стороны, и персоналом лазарета — с другой.

Повара, которые до этого иногда посылали с кухни врачам «добавку», прекратили ее давать. Только санврач Виденин продолжал вечерами приносить себе с кухни какие-то свертки.

Как-то, с неделю спустя после перевода Гладкова, к вечepy, когда врачи занимались историями болезни, а Вишенин, сидя за тем же столом, читал книгу и что-то пожевывал, секцию вошел Павлик. Сняв шинель и стряхнув с шапки снег, он подошел в Вишенину:

— Так, значит, Осип Иваныч, вы с поварами решили объявить Емельяна Иваныча комиссаром и выдать гестапо? Верно я понял?

— Я?! С поварами?! Что ты, дурак, городишь?! — вскинулся санитарный врач. — Ты с ума сошел!

Сидевшие за длинным столом врачи оторвались от работы и подняли головы, а те, кто отдыхал, услышав резкие возгласы, любопытно выглянули из узких проходов между двухъярусными койками.