Степан Злобин - Пропавшие без вести 3

И Муравьев нестеснительно вытурил их молодых сожителей.

Но Баграмов не сразу заговорил, усердно вертя цигарку и в сотый раз всматриваясь в обычное, ни чем особым не отмеченное лицо Муравьева, пока тот тоже закуривал.

— Михайло Семеныч, а как ты считаешь, — спросил Емельян, — ведь должна в плен послать представителей партия? Не может партия быть безразличным, как живут сотни тысяч пленных людей!

— Трудно сказать, Емельян, — задумчиво ответил Муравьев. — В военном отношении мы сейчас — нуль, а страна вся направлена только к военным усилиям. С моих или твоих позиций смотреть — так мы в состоянии создать в плену то, что называется «пятой колонной». Но вот командованию Красной Армии...

— Энгельс считает, что один солдат во вражеском тылу стоит пятидесяти фронтовых бойцов, — горячо возразил Баграмов.

— Видишь ли, друг, наше командование может считать, что мы тут не способны вернуться в солдатское состояние...

— А партия! Партия! — настаивал Емельян. — Ведь кроме командования есть еще партия! Ведь есть интерес помимо военного! Нельзя же просто нас бросить на произвол фашизма... Нам нужна не только физическая помощь, нужна и морально-политическая поддержка! Ведь германская Компартия имеет же связь с Коминтерном и через фронт, а мы что же? Брошены?

— А мы разве партия?! Уж не собрался ли ты тут создать новую секцию Коминтерна?! — трезво и насмешливо охладил пыл Баграмова Муравьев. — Нашу партийную стойкость мы пока еще доказали слабо. Если бы мы сделали что-нибудь раньше, то партия, может быть, чем-то и поддержала бы нас... И потом — неужели ты думаешь, в плен надо давать еще какие-то подкрепления?! Подкрепления нынче на фронте нужны, на производстве машин, снарядов и хлеба. Там вся борьба! И скажи мне по правде: считаешь ли ты, что вот мы с тобой, коммунисты, не могли до сих пор действительно сделать больше? Спокойна ли твоя большевистская совесть? Ведь нас здесь тысячи! Трудно? К подполью нет подготовки? А у тех, кто был в царском подполье, ее было меньше или, скажем, у комсомольцев в деникинском, в колчаковском подполье! Там мы были мальчишками, сопляками, и все-таки делали дело. А у нас с тобой опыт партии! Вон какой опыт! И мы ведь не комсомольцы. И ведь нам надо жизни людские спасать.

— Совесть моя меня тоже тревожит. Я, прямо сказать, все надеялся, что существует организация и я ее разыщу... а теперь понимаю, что нет ее...

— Ждал, что другие возьмутся? А другие? Тоже вот так же ждали! — горько усмехнулся Муравьев. — Вот так оно и получилось! А ведь, казалось бы, кому же, как не тебе или мне, стать организатором и руководителем! Понял же ты наконец это сам. А не спешил понять!.. Так и другие, и я, как ты... Признаюсь и каюсь! За то тебя тут и любят, что все-таки ты наконец себя проявил как руководитель.

— Какой я руководитель! — горячо возразил Баграмов.

— Коммунист. Политический руководитель, конечно! Какой же еще? Ты раньше-то был на большой партийной работе?

— Да что ты! Я вообще... беспартийный! — вымолвил наконец, почти выкрикнул Емельян.

— Вот тебе раз! Ты что? Ошалел? Как так беспартийный?! Что случилось? В окружении струсил и уничтожил партийный билет? — спросил Муравьев.

— Не уничтожил я вовсе... Его у меня и до фронта не было, — смятенно и виновато признался Баграмов.

— Исключен за какую-нибудь оппозицию, что ли? — настороженно нахмурился Муравьев.

— Да нет же! Просто я... совсем никогда не был в партии, — сказал Емельян.

— Но ты же мне сам говорил, что был еще мальчиком в Красной гвардии!

— Э, да мало ли что — в Красной гвардии! Ведь тогда мне шел пятнадцатый год! А в партию вот... не попал... — Баграмов криво усмехнулся. Он и сам не мог понять, как это вышло.

— Вот что, писатель, ты не шути! Дело зашло далеко, — строго сказал Муравьев. — Поздно идти на попятный! Партийная организация не игрушка, а в подполье особенно. Ты сплачивал коммунистов именем партии. Я ведь с тобой в одном разговоре как-то уже согласился, что нам не анкета важна, а самые свойства людей...

— Я и сейчас так смотрю, — подтвердил Емельян. — Но ведь не я сочиняю партийный устав, и не могу же я вас обманывать! Вон Барков опасается, что в организацию могут пролезть и не члены партии, потому что у нас тут нет партийных билетов и трудно проверить... Мое дело сделано.

— Та-ак! — насмешливо глядя живыми глазами, весело возразил Муравьев. — Значит, все дело сделано? Ловко!.. На этом ты «на покой» уйдешь, что ли, чудак?! Наш товарищ Барков, вероятно, считает, что главное в члене партии — партбилет. А я, например, никогда так не думал... Слушай, я в чем-то тебе признаюсь, если на то пошло, — сказал Муравьев.