Степан Злобин - Пропавшие без вести 3

— Здоров! — неприветливо отозвался Кострикин, составлявший как раз расписание «полицейских» нарядов на кухню, куда ходили все в очередь — подкормиться.

— Чисто живете, елки зеленые! Сразу видать, медицина!— иронически «подпустил» Лешка, хитрым и проницательным взглядом скользнув по бараку.

— Нас ведь в полицию из санитаров перевели. Мы к чистоте привычны, — холодновато сказал Кострикин.

— А ты, я гляжу, санинструктором был, должно быть, на флоте! Ну как, собачьи зубы из ж... повыдергал все? Подлечился? — насмешливо, но дружелюбно спросил Лешка Кострикина, намекая на его неудачную попытку побега.

— Ничего, подлечился, спасибо, — настороженно и сдержанно ответил тог.

— Хоть бы чаем, что ль, угостил! Ведь я к тебе в гости! — навязчиво усмехнулся Лешка. — Что же ты так тут, вместе со всеми, и живешь?! — бесцеремонно усевшись на койку Кострикина, с удивлением спросил он. — Плащ-палатку, что ли, повесил бы — отгородить местечко! Начальник тоже! — Лешка презрительно цыкнул слюной сквозь зубы.

— А что у меня за секреты? — возразил Кострикин с некоторым оттенком вызова и протеста. — От кого мне хорониться за плащ-палатку?

— Не бреши, не бреши! У начальства всегда есть секреты. Уж ты не прикидывайся овечкой! Какой комендант не шакалит! — подмигнул Гестап с лукавой усмешкой.

— Покупаешь?! — спросил Кострикин, зная, что так уж велось в этом племени, что «шакал» прижимал другого «шакала», если чувствовал себя более сильным, и старался урвать с него взятку.

— Дешево для меня! Что мне тебя покупать! — презрительно отозвался Лешка. — Меня Митька Шиков и тот уважает!.. А ты, я смотрю, в рай собрался вместе со всей полицией каменных. У других полицейских по стенкам картиночки — загляденье! А у вас тут будто как монастырь!

— Клопы развелись под этими голыми бабами. Мы после старой полиции их варили-варили, и карбидом жгли, и кислотой...

— А ты карту фронта приткнул! Ее клопы, что ли, боятся?! — насмешливо сказал Лешка.

— Учишь?! — вызывающе спросил Кострикин, раздраженный пронырливой наблюдательностью гестаповского прихвостня.

Он хотел сдержаться, но все в нем кипело против назойливого соглядатая.

— Наплевать мне тебя учить! — запальчиво возразил тот. — А «чистая душа» как где увидит карту, так того на заметку берет, как жука на булавку! Ты лучше нос не дери, а за добрый совет вели своему пацану притащить мне с кухни чайку да картишки бы подал — сшибемся покуда в «очко»!

— Какому пацану? — не понял Иван Андреевич.

— Ну, как его звать-то... черт его знает... Петька? Васька?.. Денщику твоему, кто там чистит тебе сапоги, — сказал Лешка, как будто он знал в лицо этого «пацана».

— Мне?! Сапоги?! — возмутился Кострикин. — Я и до плена сам себе чистил!

— Мало ли кем ты до плена был! — возразил с каким-то намеком наперсник «чистой души». — Может, ты, — Лешка усмехнулся, — может... сам сапоги кому-нибудь чистил, а теперь ты начальство! Да таких комендантов полиции и плен не видал, чтобы сапоги себе начищать! — с раздражением добавил он и взглянул таким выражением, что у Кострикина защемило сердце.

— Ну, в картишки-то перебросимся, что ли? — настаивал Лешка.

— Не играю, — буркнул Кострикин.

— Тьфу ты, жмот! Ты небось вечерами, чем в карты играть, богу молишься, что ли? Или на эту карту молебны поёшь? — издевательски сказал Лешка.

«Неужто о чем-нибудь догадался?! Или донос?!» — подумал Кострикин.

Лешка вдруг поднялся с койки и взялся за костыли:

— Ну ладно! Даже чаем не угостил! Схожу-ка на кухню... Может, в каменных хоть повара покладистее, чем коменданты... Бывай! Хоть мясца подшибу!

Он быстро заковылял к кухням.

Кострикин в тревоге зашел рассказать Муравьеву о неожиданном госте.

— Черт его знает, вроде на что-то он намекал... Неспокойно мне стало. Нюхает, ходит, как пес! Может, чего почуяли или «аптечку» поймали...

— Ну что же, Иван Андреич, мы приберем «аптечки» пока подальше. А если он что почуял, то надо его подозрение развеять, — успокоил Кострикина Муравьев. — Зато я скажу тебе, хоть он и предатель, а прав: нельзя тебе ото всех отличаться. Может быть, надо и «голых» картинок хоть две-три повесить и место свое отделить. А картишки уж бог велел полицаям держать!

— Может, надо было и чаем его угостить?! И мяса с кухни потребовать, и сапоги проиграть в очко?!

— За такую науку я бы ему не пожалел, свою пайку сахару отдал: пусть себе пьет да подавится! — весело сказал Муравьев. — И сапоги в придачу бы кинул...