Знакомые шифры на историях болезни были все же проставлены, и Балашов принялся расспрашивать у одного из больных, прибывшего доверенного товарища, что случилось в Шварцштейне.
— Да нет, у нас ничего. Все В порядке.
— Ни обысков, ни арестов? — добивался Иван.
— Ничего не случилось, все тихо.
— Чего же фрицы сбесились? Слова сказать не дают...
Прибывший пожал плечами.
Всю нелегальщину Балашов немедленно сдал на хранение в бельевую, Машуте...
С этого дня почему-то прием больных в лазарет проводили немцы. Общение Балашова с приезжими не допускалось. Больше того — к приему больных на платформу выходил еще оберфельдфебель.
Дня через два Любавин, взволнованный, появился в аптеке.
— Юрка, беда! — сказал он. — В Фулькау был обыск. Эсэсовцы арестовали доктора и коменданта. Mapтенс боится у нас тоже обыска... Да, понимаешь, Юрка, что он мне отколол: «Может быть, Леша, все-таки лучше сказать в ТБЦ ребятам, что будет обыск?..» У меня, понимаешь, Юрка, от этих его слов душа ушла в пятки. Я говорю: «Да что вы, господин переводчик, как можно!» А он покраснел и усмехается вдруг, будто плачет. «Я, говорит, пошутил... То есть я не совсем пошутил, а хотел тебя еще раз проверить...» Чего-то он сам боится и высказать мне не смеет!
Прошло дня четыре тяжкого, напряженного ожидания. Как вдруг «Базиль», подметая в немецкой канцелярии, услыхал телефонный разговор штабарцта с каким-то высоким начальством эсэсовцев. Можно было понять, что гестапо о ком-то наводит справки. Базиль тихохонько стал подбирать с полу окурки.
— Broda? Broda? Wie? Was? Das ist Spitzname?.. Ja, ja ich verstehe, das ist Parteiname... Ja, «Bo-r o -da», — встревоженно бормотал штабарцт. — Jawohl... Jawohl. Wir werden suchen... Jawohl, Herr Gruppen-fuhrer. Heil Hitler!1
После этого разговора штабарцт, взволнованный, копался в картотеке, бормоча «Broda... Broda...»
------------------------------
1 Брода? Брода? Как? Что? Это прозвище? Да, да, я понимаю — партийная кличка... Да, «Бо-ро-да». Так точно, будем искать. Так точно, господин группенфюрер! Хайль Гитлер! (Группенфюрер — эсэсовский генеральский чин.)
Базиль скользнул тотчас же в парикмахерскую, к Сергею. Сергей побежал к Кострикину. Кострикин бросился к Кумову, в хирургию.
— Николай Федорович, немедля иди к парикмахеру — и долой твою бороду. Она тебя сгубит! — почти умоляюще сказал Кострикин.
— Чепуха! Партийная кличка «Борода» может быть и у бритого человека, — возразил ему Кумов.
— Но такая борода, как твоя, выделяется на весь лагерь! Зачем же из-за нее рисковать?
— Тем более глупо брить, когда все ее знают отлично... Панику поднимаешь! — упорно отрезал Кумов.
Все запасы литературы и карт, которые оставались у Балашова, хранились у Маши под дном ларя с грязным бельем туберкулезного отделения.
Чтобы не привлекать внимания немцев, Балашов был вынужден заходить реже в прачечную, Иван и Машута тосковали один без другого, и когда, улучив минутку, Иван заглядывал к Маше, оба, молча, схватившись за руки, по долгим, долгим минутам смотрели в глаза друг другу...
Даже ни у кого из прачечных озорниц девчонок не возникало желания подтрунить над Машей и «Карантинычем», как они продолжали называть Балашова.
Маша не говорила им о нем ничего, но, разумеется, девушки понимали и сами, где достает Машута книжечки и фронтовые сводки...
При известии об арестах в Фулькау Машута разволновалась.
— Схватят тебя, замучают, Ваня! Как мне жить тогда? — шептала она в уединении бельевой клетушки, приникнув к его плечу головой.
— Ну что ты! Вон сколько народу тогда схватили. Думали, что с ними все уж кончено, а привезли ведь назад... Не тот стал немец: нашу победу чует! Смотри-ка по сводкам — не нынче так завтра Красная Армия будет в Варшаве, а там уж пойдет... Не смеют они теперь наших замучивать. Да и чего им меня хватать непременно?!
— А если выдадут эти ребята из Фулькау, которые получали от нас? Я ведь помню, ты много брал книжек и карт, когда приезжали оттуда...
— Они не такие, что ты! Не выдадут! — успокаивал Балашов, поглаживая ее ладонью по волосам и спине.— Другого боюсь: у тебя чего не нашли бы! Перепрячем давай. Мне друг один посоветовал — лучше все в землю покуда зарыть. Я и местечко уже придумал...
Свистки, крики, трескотня автоматов раздались совершенно внезапно. Никто не ждал обыска днем. Эсэсовцы ворвались в форлагерь, бросились в канцелярию, в жилые бараки писарей, банщиков и полиции.
— Обыск! Эсэсовцы! — в страхе взвизгнула какая-то женщина, распахнув дверь из прачечной в бельевую.
Читать дальше