Валентин Сорокин - Макаки

— Детки, а чё же Андропов-то вам не помогает? Война-то шестьдесят лет назад закончилась!.. И это — на раздолье, где Михаил Илларионович Кутузов громил французские армии Бонапарта. И это — на раздолье, где в 1941 году бросались под гитлеровские танки русские неукротимые гвардейцы!..

Голова бабушки лунная. Глаза бабушки звёздные. А голос бабушки — храмово-колокольный:

— Русские, посмотрите, какая я старая, какая я мудрая и какая я седая, седая: седее тумана русского, пронзительнее белой вьюги русской, но и неустрашимее гнева русского! Я к вам приду, приду!..

Случилось такое миновавшим летом. Бабушка полвека работала на колхоз и на совхоз, да теперь погребена русская деревня под дворцами и виллами воров, бандитов и грабителей, требующих распродать Россию. И куда же деться бабушке с голодной пенсией и сгнившей хижиной, куда?

Японцы предъявляют нам ультиматум: немедленно передавайте им четыре острова на Дальнем Востоке, значит, самураи учуяли — защитить бабушку, знаменитую мать русскую, Россию защитить, некому!.. Что у русского народа нет хозяина, уверенно знают Масхадов и Басаев. Нет хозяина у России.

А русская Юлия Аренкова меня, патриота русского, оярлычиват в шовинисты, националисты, расисты, фашисты? Да какой я шовинист? Та вон бабушка седая, да, да, она и есть шовинистка — никуда с легендарной смоле некой сторонки не желает сдвинуться, расистка!..

Юлия Аренкова кинула ярлык расиста на могильный холмик Меньшикова, современника Чехова и Горького, Бунина и Толстого, Блока и Есенина, публициста, философа, несгибаемого воина за свободу и авторитет народа русского, с которым переписываться и встречаться, журналистом и политиком, считали за честь сотни и тысячи выдающихся личностей империи. А расстреляли его в 1918 году, тут же, лишь переехали троцкисты в Москву лишь обустроились в Кремле, с ленинцами рядом, Яша Свердлов срочно заслал на Подворье Меньшикова казнителей.

Вывели к озерцу писателя, патриота. Поставили спиной к Храму. А глазами — к глазам дома. А из окон дома — глаза детей: — Мама, папу нашего расстреливают! Мама!..

Глаза отца — в глаза детей. Глаза жены — в глаза мужа. И — выстрел. И — не допускали несколько дней убрать и захоронить тело: пусть, мол, русские националисты, по убеждению Аренковой, — расисты мотают на ус. Революция заставит их подчиниться марксизму и ленинизму. Заставила. Я давно понял: за Революцией, с первых её успехов, ползла Контрреволюция.

Владимир Карпенко, талантливый писатель, казак, рассказывал мне, что Председатель Революционного Совета Кубанской Республики Иван Сорокин указом Ленина был назначен Главковерхом Красной Армии, вызван в Москву, но в степи, на Кубани, его, с четырнадцатью бойцами, охраною, встретила, в триста всадников, банда Бронштейна, Льва Троцкого...

Много легенд. Много сказок. Много лжи. Много правды. Но результат один, и катастрофический:

Где русский Донбасс?

Где Крым?

Где Приднестровье?

Где казачье Зауралье?

Где Даманск?

Ныне доотравливатъ измученный русский народ наклейками сионистских ярлыков “шовиниста”, “националиста”, “расиста”, “фашиста” на честных и не предающих Россию людей, — и есть гитлеровщина, цинизм бывших, настоящих и грядущих изуверов, мечтающих доконать нас и нашу Россию.

Мать Седая стоит

На холме —

у твердынь Сталинграда!

Одной рукою возводили заводы и фабрики, строили панельные дома и деревянные бараки, искренне стремясь заселить бесквартирных, другою рукою душили крестьян прямо на борозде, прямо у сосков коровы, прямо около мычащего телёночка. В серединной России, на Урале, в Сибири, на Дальнем Востоке — старинные домики уютные, попадаются ещё и сейчас, сохранились, но какая заплатанная, какая заштопанная была советская деревня? А теперь — особняками воров и убийц её задушили.

И разве ленинское Политбюро не осязало на свои укормленные животы, катающиеся в роскошных автомобилях, голь и нужду сегодня, а завтра - полное разорение хуторов и сёл? Осязало. Ежегодно переконструировал систему жизни и условий труда крестьян, но переконструирование смахивало на откровенное вредительство: после каждого заботливого постановления деревня более и непоправимее задыхалась и задыхалась.

А деревня — армии солдат и офицеров. Деревня — учёные и космонавты. Деревня — рыбаки и сталевары. Деревня — поэты и шахтёры. Деревня — невесты и женихи. Деревня — молодуха. Деревня — седая мать наша. На кого же мы обопрёмся в час невзгод, если наши братья старшие, наши отцы и деды лежат под обелисками в братских могилах, а могильные бугорки их деревенских предков заросли полынь-лебедою?