Константин Романенко

Конечно, в массе энтузиастов коллективизации находились разные люди. Среди них были и имевшие опыт Гражданской войны партийцы, не склонные к уговорам при выполнении поставленной задачи, и вдохновленная идеей крестьянская молодежь, спешившая «восстановить справедливость», и просто горлопаны, стремившиеся возвыситься на волне раскулачивания.

И все же это было время великого пафоса революции. Когда преданность идее становилась выше родственных связей и товарищеских привязанностей. Когда высшим проявлением геройства было сознание, что «я честно погиб за рабочих».

Но может ли быть осуждаем убежденческий поступок пионера Павлика Морозова, выступившего против подкулачника отца, прятавшего с кулаками хлеб, кстати, являвшегося председателем сельсовета? То был альтруистический порыв ребенка. И никакие «адвокаты» не оправдают мерзкого преступления убийцы-деда, сгубившего двух внуков, даже не из крестьянской жадности, а из тупой подлой мести. Из алчного эгоизма, преступившего не только божью заповедь «не убий», но и грань человечности.

В годы перестройки юродствующие над смертью этого крестьянского Гавроша демократы-интеллигенты щедро дали индульгенцию деду-кулаку – убийце внука-пионера и его брата. Но дал ли ее Бог?

Конечно, молодежь, не обремененная психологией отцов, иначе восприняла грядущие перемены. Она встречала их не так, как старшие носители деревенских традиций, которые не могли допустить даже в мыслях, что их радикально настроенные дети и внуки могут лучше стариков понять перспективы будущего.

Имевший жизненный опыт и знавший психологию людей Сталин видел причины конфликта «отцов и детей» деревни. Еще б апреля 1925 года на заседании оргбюро он заметил: «Крестьянин нередко относится к комсомольцу несерьезно, насмешливо. Происходит это потому, что крестьянин считает его оторванным от хозяйства, невеждой, лодырем».

Он прекрасно понимал философию деревенского мужика и осуждал вульгарные представления о крестьянстве. Он объяснял, что «крестьянин больше всего верит тому, кто сам ведет хозяйство и знает более или менее толк в хозяйстве. Вот почему я думаю, что центром нашей деятельности в деревне должна служить работа по созданию актива из самих крестьян, откуда партия могла бы черпать новые силы». Симптоматично, что Сталин не считал необходимым и отправку в деревню неподготовленных 25-тысячников, спешно сколоченных в «рабочие бригады».

Примечательно и то, что не он стал призывать к радикальным мерам по отношению к кулаку. Одним из первых их потребовал не кто иной, как бывший «радетель крестьян » Николай Иванович Бухарин, более известный в партии, как Коля Балаболкин. Отбросив прежние воззрения и лозунг «Обогащайтесь!», «любимец партии» быстро развернулся по ветру. Еще в октябре 1927 года Бухарин заявил: «Теперь вместе с середняком и опираясь на бедноту, на возросшие хозяйственные и политические силы нашего Союза и партии, можно и нужно перейти к более форсированному наступлению на капиталистические элементы, в первую очередь на кулачество».

Впрочем, Бухарин не просто повернул свой флюгер. Он заявил, что с кулаком «нужно разговаривать языком свинца ». В статье «Великая реконструкция», появившейся 19 февраля 1930 года в «Правде», Бухарин написал: «Мы переживаем... крутой перелом с чрезвычайным обострением классовой борьбы... повсюду началось продвижение пролетарских отрядов. Но наиболее отчаянная борьба идет именно в деревне. Здесь быстро и победоносно развивается антикулацкая революция». Таким образом, даже те деятели партии, которых обвиняли в «кулацком уклоне», поддержали «антикулацкую революцию».

В отличие от Бухарина Сталин никогда не допускал таких кровожадных призывов, но он понимал, что начатая работа должна быть доведена до конца. На конференции аграрников-марксистов 27 декабря 1929 года в речи «К вопросам аграрной политики в СССР » Сталин отметил: «Мы перешли от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике ликвидации кулачества как класса».

Он назвал коллективизацию вторым этапом Октябрьской революции в деревне. Первым была конфискация помещичьих земель. Речь не шла об уничтожении людей. Он пояснял, что наступление на кулачество означает «сломить кулачество и ликвидировать его как класс (курсив мой. – К. Р.). Вне этих целей наступление есть декламация, царапанье, пустозвонство – все, что угодно, только не настоящее большевистское наступление».