Владимир Чачин - Король с Арбата

- Сам ты фашист,- крикнул Мишка.

- Симулянт проклятый,- добавил Гога из дом пять.

И тут случилось непонятное. Дядя Ваня встал на костыли и заспешил к нам. Я никогда еще не видел таких страшных глаз. Только они одни и были на всем посеревшем перекошенном лице.

Мы врассыпную. Я заскочил во двор, оглянулся: дядя Ваня запутался было в калитке, но вот уже он в нашем дворе отчаянно стучит костылями, хрипит.

Я с разбегу в Женькино парадное, взвинтился на третий этаж, затих. То ли сердце у меня стучит, то ли костыли внизу: не пойму.

Оказалось, костыли. Поднимаются они все выше и выше. Я на цыпочках, не дыша, еще на этаж забрался. Костыли упрямо приближаются. Я еще выше. Прислушиваюсь. Вроде все тихо. Отстал дядя Ваня. Куда же ему? Дом-то семиэтажный. Я присел на ступеньку, отдышался. Заглядываю осторожно в пролет. Виясу дядя Ваня грудью на перила навалился, слышно, как он гулко кашляет. Потом долгая тишина.

И опять стучат, поднимаются костыли. Я не дыша по две ступеньки отмахиваю. Дальше уже некуда. Дальше чердак. На железной двери чердака - замок.

Костыли приближаются. Дергаю тихонько замок. Закрыт он. Мне вдруг стало холодно. Снизу опять кашель. Опять дядя Ваня за перила держится. Задохнулся в кашле. И вдруг на лестнице страшный грохот. Что-то, отчаянно стуча, вперегонки понеслось вниз.

«Костыли!-радостно догадался я.- Упустил костыли!»

Видно, как дядя Ваня опустился на лестницу, седую голову руками обхватил, сидит, не двигается.

Откуда- то из глубины, как из колодца, встревоженный голос Женьки:

- Алешка! Алешка! Где ты? Я молчу.

- Алешка! Откликнись!

И вдруг тихий голос дяди Вани:

- Откликнись! Чего же ты испугался?

И опять он закашлялся. Я тихонько спускаюсь. Вот и ступенька, на которой сидит дядя Ваня. Я присел рядом с ним. Он на меня не смотрит. Кашляет, рукой грудь гладит.

- Костыли подбери. Дай-ка их сюда,- просит он.

Я кубарем вниз, нашел костыли, принес и опять сижу рядом с дядей Ваней.

Он кашлять перестал, глаза вытирает, как будто сам себе говорит:

- Никогда детей не бил… А вот сейчас ударил бы… Обидели вы меня.- Он опять тяжело закашлялся, грудь растирает.- Ведь вот, брат Алешка, все за вас… все для вас. Зайдем ко мне, я тебе что-то покажу.

- Дядя Ваня, простите, пожалуйста, я больше никогда не буду.

Он ничего не говорит, только обнял меня, притянул к себе, поцеловал в макушку.

- Ну, давай сползать будем.

Во двор мы вышли вместе. Вокруг на приличном расстоянии стоят ребята. Дядя Ваня всем головой кивнул:

- Ну, пошли ко мне в гости.

Ребята переминаются. Я им знаки делаю: мол, пошли, не бойтесь.

Дома у дяди Вани беспорядок. Посуда не убрана. На полу бумажки всякие, на окне керосинка закоптелая. Дядя Ваня виновато говорит:

- Уж извините. Старуха моя на работе, а мне вот,- он показывает на костыли,- двигаться трудно.

Он подошел к стенке с фотографиями, нас подзывает:

- Видите?

В середине фотографий пламенеет большая грамота. На ней нарисованы кавалеристы в буденовках и много знамен.

Женька медленно вслух читает:

- «Настоящей грамотой в честь десятилетия создания Первой Конной Армии награждается конармеец, отважный пулеметчик революции Иван Иванович Титов. Подпись - С. Буденный. 1929 год.»

Мы молчим. Дядя Ваня на кровать присел, тихонько колени гладит.

- А что у вас с ногами? Ранены?-тихо спрашивает Женька.

Дядя Ваня задумался, куда-то в окно смотрит.

- Нет… не ранен. А в бою под Касторной провалился вместе с тачанкой в ледяную воду. - Он помолчал, на ноги посмотрел, слабо улыбнулся:-Вот с тех пор и пошло. Отказали они ходить.

Мы задумались. Тишина в комнате. Только маленький Славик щеткой стучит, пол подметает.

- Дядя Ваня,- говорю я,- хотите, мы вам будем каждый день за «вечеркой» стоять. Вы же любите газеты?

Он не отвечает. Смотрит куда-то в окно. Мне видно, как дрогнула, потекла, а потом потерялась где-то в седых усах слезинка.

Во дворе мы уселись на скамейку, друг на друга не смотрим.

- Ну вот что,- говорит Женька,- кто хоть раз обидит дядю Ваню, пусть заранее запасается лекарствами. Аптека рядом.

- Подумаешь,- морщится Гога из дом пять.- Никто его не трогает, он сам полез.

Я даже не успел ничего подумать, а уже какая-то Гогина одежда у меня в руках. И сам он белый в лицо мне дышит.

- Псих… ненормальный… пусти… Я отпустил. Сел на скамейку.

- Катись лучше отсюдова. Катись в свой дом пять.

- Ясно тебе?-спрашивает Женька.- Ну? Давай своим ходом.

Гога ушел. Женька затылок ерошит, говорит: