Владимир Чачин - Король с Арбата

Кое- кто в вагоне смеется. Рассказчик замолчал, приободренный, огляделся, закончил мысль:

- Такая мелкота только путалась в планах высшего командования. Майор прав: сидели бы уж себе на печке, пока не призовут. Верно, товарищ комбат?

Майор не отвечает,

- А тебя и призывать не надо,- говорю я.- Больше бы пользы было.

Кругом смеются.

- Какой ершистый,- крутит он головой,- Таким дай волю…

- А я бы и пистолет дал,- медленно говорит майор.- У меня сын такой же…

Все надолго смолкают.

За окном темнеет. Проплывают мимо электрические огни поселков, полустанков. Электрический свет в окнах домов, яркие фонари: мы видим впервые после начала войны. Сейчас санитары не маскируют окна нашего вагона. Словно огромная сказочная ладонь сгребла и отбросила далеко назад фронт, окопы, бомбежки. Здесь, где проносится наш поезд, яркий свет, наверное там кино, показывают прямо на открытых площадках, мороженое продают. Очень хочется мороженого. Я бы его не ел все, а только половину. Остальное - на лоб. Жарко, душно

Скоро подкрадется ночь. И это самое страшное. Ночью мы все стонем. Все, даже боец, раненный в руку.

Пришла Зоя. Помахала, над лицом газетой-веером, поцеловала в лоб, прошла к другим.

Мне на живот Зоя.положила пакет с документами. Это значит, на 'ближайшей большой станции меня снимут: дальше везти нельзя.

Поезд замедляет ход. Опять нас потряхивает «а стрелках. В окно видны - огни. Много огней. Мы прямо в них входим, обволакиваемся

Наш врач покрикивает на санитаров, командует, какие носилки снимать в первую-очередь.

Задержался около меня, пощупал пульс, одеяло подоткнул:

- Ну вот и приехал, Алеша. Здесь хороший госпиталь.

Поезд резко: дергается, тормозит. Кругом застонали раненые.

- Я же просил машиниста - ругается комбат.- Неужели нельзя ему объяснить?

Поезд встал. И сразу за окном какие-то люди, переругиваясь, забегали с фонарями. Внизу под нами деловито постукивает металл о металл. Звук умолкает, и уже вновь его слышно в другом месте.

Около меня нерешительно топчутся два дюжих санитара в пилотках, в белых халатах, советуются:

- Лучше заходи, Максим, в голова, а я за плечи. Пройдем.

Кто- то кричит нам в окно:

- Хирурга Богданова к главврачу!

Поправляя белый колпак на голове, вдоль прохода озабоченно торопится наш доктор.

- Постойте, товарищ военврач.-Это голос комбата.- Сержанта Грибкова обязательно следует снимать?

- Да, необходимо срочно показать специалистам,

- А я?

- Вас повезем дальше.

- Снимайте меня вместе с ним.

- Я не имею права, майор.

В окно опять, но уже раздражительно кричат:

- Военврач капитан Богданов! Ну где же вы?

Наш доктор торопливо скрипит к тамбуру сапогами.

- Ну, Максим, берись…

Меня поднимают, дергают, задевая концами носилок, несут.

- На место! Поставьте носилки на место! -рядом с моим ухом кричит комбат.

Носилки закачались. Кажется, меня сейчас уронят.

- Не озоруй, не озоруй,- испуганно говорит санитар, тот, что в моих ногах.- Мы что? Нам приказано. Не озоруй!

- На место, или буду стрелять! Считаю до трех. Раз! Два! Ну?!

Меня опять водружают к окну.

Санитары на цыпочках покидают вагон.

Неслышно плавно трогается наш поезд. Станционные огни все реже заглядывают к нам в окна и наконец, как бы удовлетворив свое любопытство, исчезают. Поезд, тяжело раскачиваясь, набирает ход. Сзади меня чей-то сухой командный голос:

- Я приказываю сдатъ пистолет. Вам дадут расписку. Слышите?

Встречный длинный поезд заглушает слова, а когда он стих, мне видно, как вдоль прохода сердито удаляется военный в белом коротком халате внакидку.

…Утро. Всех раненых нашего вагона сгрузили прямо на широкую цементную платформу. Мои носилки рядом с комбатом. У него на животе фуражка, из нее по-прежнему торчит рукоятка пистолета ТТ.

Носилки обходит наш врач. Он сгорбился, осунулся. Сейчас лицо у него желтое, даже зеленое и как будто липкое. Он склоняется над майором, хочет улыбнуться:

- Живы? Анархист! Договорился с начальством в один госпиталь вас с Алешей. А пушку эту спрячьте… не солидно. Вы все-таки майор.

- Полмайора,- уточняет комбат.

Прибежала раскрасневшаяся Зоя, прячет мне под подушку свое зеркальце:

- Перископ забыли.

Она целует нас, майор гладит ее косы, пальцами ищет несуществующие бантики.

Прямо над головой из мощного вокзального репродуктора на нас несется бодрая музыка, а потом знакомый голос диктора подчеркнуто спокойно сообщает: