Владимир Чачин - Король с Арбата

Сама по себе захлебнулась атака. Тихо стало. Григорию Ивановичу бинты на лицо наложили, лежим, тихонько окапываемся. Пули над головой воздух растягивают. Одним им не справиться, и вот уже с визгом сверлят мины все тот же накаленный свинцом воздух.

Медленно, по одному мы отползаем назад к окопам. Женька волочит каску и скатку Григория Ивановича, я - его винтовку. Сам политрук ползет, отталкиваясь одной рукой, другой - придерживает красные бинты на лице. Ему помогает Пончик.

Мы ползем по той самой траве, которую только что топтали сапогами. Как много крутом следов ног и как мало сейчас ползущих. Наверное, многим из батальона уже никогда не ходить, не лежать, не нюхать запахов этой травы.

Мы сваливаемся в окоп. Кто-то достал Григорию Ивановичу воду. Чуть отпил, фляжку нам отдал.

Вдруг загудел и смолк телефон. Я алекаю, а трубка молчит.

Мы с Женькой опять перевязываем лицо Григория Ивановича. Телефон снова гудит.

- Послушайте! Кто там близко? - плюется кровью политрук.

- Сними трубку, Алешка,- просит Женька.

В трубке громкий, на весь окоп, командный голос:

- Говорит «Крапива». Кто у аппарата?

- Боец Грибков.

- Передайте трубку «Ромашке».

- Убита «Ромашка»,- глухо сквозь бинты подсказывает Григорий Иванович.

- «Ромашка» убита,- повторяю я в трубку.

- Подзовите к аппарату «Фиалку»,- нервничает «Крапива».

- «Фиалка» ранена,- говорит политрук.

- Ранена «Фиалка»,- говорю я.

- Черт возьми, так кого-нибудь из командиров!-кричит трубка. Мне кажется, что голос нашего генерала.

Григорий Иванович подползает к аппарату, тянет трубкуh морщась, приложил ее к бинтам:

- У аппарата политрук Бритов.

- Говорит «Крапива»,- слышим мы.- Немедленно возобновить атаку! Вас слева поддержит «Мимоза». Выбить противника!

- Трудно, товарищ «Крапива»,- сквозь бинты шевелит губами наш политрук.- Большие потери…

- Вы барышня или военный человек?-гремит трубка.- Как отвечаете? Немедленно начать атаку! За невыполнение приказа расстреляю перед строем!

- Не расстрелять вам меня перед строем,- говорит Григорий Иванович.

В трубке пауза. И уже удивленный спокойный голос:

- Почему?

- У меня строя нет… Опять долгая пауза.

- Послушайте, как вас зовут?

- Политрук Бритов.

- Я спрашиваю имя-отчество.

- Григорий Иванович.

В трубке помолчали. Потом опять голос:

- Григорий Иванович, я прошу вас, дорогой человек, атаковать противника.

Григорий Иванович нас всех оглядывает, молча тянется к своей винтовке.

- Есть, товарищ генерал! Атаковать противника!

- Спасибо,- слышим мы голос в трубке.

И опять слева от нас нарастает красноармейское «ура!». Мы вылезаем на бруствер.

- За Родину товарищи! - командует чей-то юношеский высокий голос.

- За Родину! Мать твою в бога так! - дико кричит сержант Березко.

- За нашу Советскую Родину! - бежим мы рядом с Женькой.

На следующий день знакомый связист рассказал нам, что он слышал по радио сводку Совинформбюро, в которой сообщалось, что на Западном фронте наши войска штурмом овладели деревней Федоровкой.

Еще вчера мы назывались бойцами, а сегодня непривычным словом - раненые. Ни бойцов, ни сержантов, ни лейтенантов. Раненые, и все. И только одного человека в нашем вагоне санитары, медсестры и врачи называют майором.

Мне его не видно. Мы лежим вдоль стенки вагона. Носилки с майором сзади меня. Если он захочет, то может тронуть ногами мою голову. Но он не хочет. Сейчас я слышу его голос, а минувшей ночью он, задыхаясь, протяжно и глухо стонал. Наверно, уткнулся в подушку.

- Больно, товарищ майор? - спросил я.

- Больно,- ответил он и примолк до утра.

Утром нам делают перевязки. И сразу вагон наполняется тошнотворными запахами, стонами и крепким солдатским словцом.

Мне видно, как краснеют смущенные лица молоденьких медсестер: война еще только началась. Вчерашние десятиклассницы не успели привыкнуть к словам, которых никак не вставишь в школьные сочинения, описывая тургеневских героев.

Они очень беспомощны эти девчата. Они просто не знают, как и чем нам помочь. Раненые на них ругаются, врачи нервно покрикивают. Одна из них, Зоя, высокая, угловатая, в отличие от других, без марлевой косынки на голове. У ней на затылке тугой жгут красивых черных кос. Когда на перевязке кому-либо из раненых невмоготу, она тихо уговаривает: