Второе. Объявление незыблемой союзной собственности. Это обшецивилизационная мера. Ее суть: республики свободны, его собственность – "собственность царской короны". Эту собственность мы будём защищать. Это собственность народа, который заявил о своем желании быть советским народом.
Загонять литовский народ в Союз, как в концлагерь, нельзя. А надо защищать тo, что можно защищать по всем международным нормам. Таких вопросов много. В этом смысле центризм представляет собой именно желание использовать начавшийся разрушительный процесс…
Я давно сказал, что знаю, что "Союз" стоит за Союз, но я не знаю, за какой? А как можно стоять за то, что не знаешь, можно ли сохранить. Это не зависит от "хочется" или "не хочется". Можно цепляться за старое и проиграть, а можно опередить процесс и выиграть.
Центризм в нашем понимании стоит за одно – использовать распад для создания нового: новой конституции, свободной от всех маразмов предшествующих. И как только такое государство будет, будет понятно, что в нем строить. Для этого и партия должна сделать определенные шаги. Тогда ясно будет, что в этом государстве нужна и соответствующая экономическая реформа.
Правые хотят оставить прежнюю экономику. Левые – за развал. Достаточно начать приватизацию от государственной промышленности, не дробя ее. Достаточно, наконец, задать сильную программу модернизации промышленности, чтобы выяснилось, что партия и государство имеют свое место, и т.д.
Левые будут пытаться без государства дикий рынок строить, правые – сохранить то, что уже нельзя сохранить, Горбачев – балансировать, как всегда, а в центре будут стоять люди, которые будут развивать принципиально новую концепцию. И пока вы не выиграете эту войну, ни о чем другом речи быть не может.
…Горбачев сказал о центризме. Я – за… Но, возможно, уже поздно. На это потребуется месяцев шесть. Значит, уже сегодня надо закладывать вторую модель. Это борьба за Россию. Сегодня еще можно сохранить федеративное государство великого типа. Завтра будет поздно. Распад и гниение будут перенесены в Россию. Нужно найти сегодня те формулы, которые этот процесс удержат. А там все другое – социальная база, структуры…
Из стенограммы выступления на встрече координаторов
депутатской группы "Союз" с учеными-экспертами
5 марта 1991г
1.8. "ЧТО ТАКОЕ КУРГИНЯН?"
– Ваш центр существует с 1988 года, однако предметом всеобщего обсуждения он стал совсем недавно. Чем вы это можете объяснить?
– Те модели общественно-политического и научно-технического развития, которые мы разрабатывали, до 1990 года просто никого не интересовали. Все было четко определено. Нам предстояло входить в общеевропейский дом, все знали, что это вот-вот наступит, и какие-либо иные сценарии развития событий в СССР как бы не прорабатывались. А вот уже с 1990 года и особенно в 1991 году стало очевидно, что более или менее благополучные сценарии дальнейшего пути страны оказываются маловероятными. Крайние демократы отстаивают самые плохие варианты – пусть будет все, что угодно, лишь бы влиться в мировую цивилизацию. Хотя бы на положении Судана. Но народу это прямо не скажешь, и появляется ширма из штампов: "демократия", "прогресс", "антикоммунизм". Представьте себе теперь, что в этой ситуации кто-то – в данном случае наш центр – начинает их проект описывать. А поскольку уже нет помидоров, картошки, очень плохо с мясом и совсем не светит мировой цивилизации вкусить – люди могут начать слушать и понимать, что там, за ширмочкой из слов. Это моя первая раздражительная функция – я изучаю внутреннюю структуру того, что лежит за лозунгами.
Второй момент: демократам крайне выгодна ситуация, когда с одной стороны они, а с другой – Нина Александровна Андреева. В этом смысле им очень не нужна какая-либо альтернатива. Можно сказать, что "Экспериментальный творческий центр" посягнул на концептуальную монополию так называемых демократических сил. Между тем мы никоим образом не можем быть приписаны к линейным ортодоксам. Выходит, что мы играем на одном поле с демократами и начинаем их с этого поля понемногу вытеснять, по крайней мере – на него внедряться. Это, естественно, вызывает бешенство.
И третье, что, с моей точки зрения, очень важно – и в чем демократы правы, – я никогда не был сторонником демократии.
Я всегда считал, что общество такое отсталое и столько времени уже упущено, что нужна твердая власть, которая совершенно неидентична диктатуре того оголтелого типа, когда надо уничтожать всех инакомыслящих. Мыслить можно как угодно, а вот делать все необходимо в интересах государства. В этом смысле мы действительно жесткие государственники.
Читать дальше