Андрей Левицкий - Варвары Крыма

– Альи… Альи… – стонало существо, подступая.

Нет, это был не просто вой, оно пыталось исторгнуть из слизистой пасти одно слово. Слово это было очень хорошо знакомо мне, что-то очень важное заключалось в нем; казалось, стоит лишь немного напрячься, вспомнить, что именно, – и все сразу станет ясно, все тайны откроются.

Гул усилился, заглушив вой, комната померкла, но я еще различил, как человек, положив электроды, повернулся, и расслышал его слова:

– Опять из комнаты вышел, псих?

«Псих… псих… псих…» – повторило эхо в голове, а потом картина исчезла. Я снова сидел на корточках под стеной «Каботажника».

Электроды. Два электрода, один загнут крюком и заострен, другой на конце расплющен. Я помнил: он макал их в воду, чтобы лучше проходил ток, помнил боль, когда тело будто растягивали, а после скручивали, и снова растягивали…

Но кто этот ом? Кто? Ведь я хорошо знал его когда-то…

Я медленно поднял дрожащую руку и коснулся раны на затылке. Мазь у Чака хорошая – рана пока не зажила, но уже почти не ныла. А это болезненное место ниже? Там ожог, который может оставить расплющенный на конце электрод, если его приложить к шее и раз за разом пропускать через него ток.

– Да чтоб тебя! – донеслось из кабины. – Эй, чело-вече, уснул, что ли?

Ноги еще подгибались, тряслись руки. Держась за стену, я добрался до кабины и спросил:

– Приехали?

– Ага, как же. Ты совсем глухой? Стучит сзади. Теперь точно приехали, я ж те говорил гайку тогда хорошо ключом держать, а ты? Все, тормозимся, снова в редуктор полезу.

Впереди слева высились развалины – часть древней дороги из бетона и асфальта. В наши времена никто бы не смог построить такое: дорога сначала шла по земле, затем изгибалась и на толстых опорах взлетала ввысь, где снова становилась горизонтальной… И обрывалась зубьями изломанного асфальта, кусков бетона и торчащей арматуры. Под этим местом на земле далеко внизу лежала груда осыпавшихся обломков.

– Ты собираешься въехать на самый верх? – спросил я.

– Собираюсь? Уже въезжаю!

Чак лихо повернул, «Каботажник» накренился и вкатил на крошащийся асфальт.

– Если там встать, вокруг далеко видать будет, никто к нам не подскочит незаметно.

К педалям под рулевым колесом были привязаны высокие деревянные колодки, чтобы карлик мог дотянуться ногами, сидя в кресле, предназначенном для человека обычного роста. Он вдавил газ, и «Каботажник» покатил по древней дороге, лавируя между пластами вздыбившегося асфальта. Пейзаж за боковым окном ушел вниз, а потом его вообще стало не видно. Сквозь рокот двигателя доносились скрежет и стук в редукторе.

– Осторожно, – сказал я, упираясь ладонями в лобовое стекло. – Тормози, не проедешь.

– Не учи водилу, управила! – И Чак увеличил скорость.

Впереди была широкая темная трещина, которая вела куда-то в крошащиеся, заполненные погнутой арматурой недра древней дороги. Под днищем громко стукнуло, потом еще раз, сзади. «Каботажник» содрогнулся.

– Прости, малыш! – крикнул Чак, задрав голову, словно обращался к кому-то большому. – Скоро в больничку попадешь, Бурчун тебя обследует, полечит… Да и новую одну вещь тебе привинтит, слышь, а? Я с Бурчуном на этот счет давно столковался, уже и заплатил, он два сезона мне ее мастырил… Ну, лады, вроде приехали.

Он повернул, нажав тормоз, и «Каботажник», с которым карлик так ласково разговаривал, стал боком к краю дороги.

– Заглушу движок, – решил Чак, потянув на себя рычаг. – Совсем горючки мало.

– Есть у тебя здесь бинокль? – спросил я.

– Есть ли у меня бинокль? – Он полез из кресла. – «Каботажник» мне дом родной, человече! Дом на колесах да с крыльями, других домов у Чака нет. Я здесь сплю, я здесь ем, живу я здесь, короче! Ясно, у меня здесь есть бинокль. И не только бинокль.

Когда двигатель смолк вместе с шипением тормозной системы, стал слышен шум ветра – на верхотуре он дул вовсю. Отпихнув меня, Чак побежал в кормовой отсек.

– Быстрее давай, – сказал я, подходя к двери.

– Не подгоняй, не мание! – крикнул он в ответ. Сдвинув створку, я спрыгнул и прикрыл глаза рукой.

Было очень светло и просторно; теплый, почти горячий ветер дул непрерывно. Солнце висело в зените, по небу плыли пышные белые облака.

В проеме появился Чак с разводным ключом и биноклем. Сунув его мне, спрыгнул и поспешил к задней части самохода, прокричав на ходу:

– Смотри тока хорошо! И сразу мне говори, ежели чего углядишь.

Он опустился на колени у колеса, покряхтел, потирая загорелую шею, и полез под автобус. Я направился к тому месту, где дорога обрывалась, уселся на далеко торчащий вперед кусок бетона, свесив ноги, поднял бинокль.