mmmavro.org | День 136, Рай-2

Что будет дальше – Афонский и сам не знал. Разумеется, не знал. И не мог знать. Но – вдруг? Вдруг!!? Вдруг это вернёт его, например, в его старый, настоящий мир? И он встретит там того лектора. Найдёт его!! Даже если ради этого ему придётся перевернуть вверх дном всю Москву, всю Землю! Но он найдёт его!! Отыщет. И, может быть, он?!.. Может, он чего-то знает... Ведь не зря же... не могло это быть простым совпадением, случайностью. Та лекция – и потом все эти его путешествия во времени, блядь, в пространстве! Не бывает таких случайностей. Да!.. Так вот... Лектор... Может, лектор этот поможет... Может, ещё что... Ведь в этом мире свои законы наверняка. В смысле, в этих мирах... В этом мире миров. Что здесь со мной будет, если я умру? Не знаю!! Не знаю! не знаю! не знаю!!! Из бреда своего выпаду. Куда??!! В сумасшедшем мире очнусь? Привязанным к кровати и весь в собственном дерьме?.. Да плевать!! Пле-е-вв-а-а-ать!!! Что угодно!.. Но если есть хоть какой-то шанс!.. Хоть самый призрачный... А нет – значит, я и в сумасшедшем доме... Ещё раз! Теперь уж – по-настоящему. Навсегда. В реальности!

………………………………………….

Он лежал в ледяном поту, с вылезшими из орбит глазами, отчаянно хватая ртом воздух. Воздуха не хватало. Он помнил всё. Прекрасно помнил, во всех подробностях.

Как он выходит на балкон своей квартиры в том, пятом мире; двадцатый этаж, высоко, далеко внизу какое-то жесткое покрытие, то ли асфальт, то ли... ну, не важно! И не со страхом вовсе, не с трепетом, а с неимоверным облегчением перекидывает он своё, ставшее вдруг словно невесомым тело, через перила. С облегчением – потому что жить больше, уезжать от неё, от её мира куда-то всё дальше и дальше по этому проклятому эскалатору, он уже не мог. Сил просто не было! На стенку хотелось бросаться. Выть! От бессилия. От полной невозможности хоть что-то изменить.

Но он... смог. Он... изменил. И он это помнил.

И ещё он кое-что помнил.

Ужас нечеловеческий полёта, разинутый в бесконечном крике рот и безумное ожидание удара!.. И сердце, кажется, разорвётся вот сейчас в груди!.. и удар!!! об этот чёртов асфальт!! И чудовищная, заполняющая всё его существо, до краёв! ослепительная вспышка боли в мозгу. И... затем...

Афонский судорожным, спазматическим движением мышц проглотил наконец застрявший в горле ком.

Он вспомнил то, непередаваемое совершенно, чёрное, кромешное, беспросветное и безысходное отчаяние и безнадёжность, которые им потом овладели. Сразу после удара. Когда он понял, что он – умер. И что – всё! Он – вне мира живых. Выброшен из него. Он – мёртвый! Отрезанный ломоть. Словно он теперь – из какой-то тёмной материи, которая ненаблюдаема и вообще не контактирует никак с нашей, обычной. (Про тёмную материю Афонский тоже на той лекции, помнится, впервые услышал. Или нет?.. Лектор тот, вроде, что-то такое рассказывал... Опять лектор!!) Люди радуются, грустят, смеются, плачут, отчаиваются, страдают, кричат от боли, от мук, от страха! но они – живые. А он – мёртвый. И между ними, между ним и людьми всеми остальными отныне – непреодолимая стена. И это уже не игра, не рисовка, не кокетство – случилось что-то действительно необратимое. Ледяное! Вернуться назад – невозможно. Как-то исхитрится, вывернуться, передумать, обмануть судьбу – невозможно. И нет надежды! Ни в будущем, ни в настоящем. Это у живых она всегда есть. А у мёртвых её нет. Никогда. Всё! Рубеж. Та самая последняя, роковая черта, о которой все столько говорят, но в которую никто, ни один живой так до конца в глубине души и не верит. Ни один человек! Покуда он жив!

И вот он только что её всё-таки преступил.

Так я же умер! – растерянно, похолодевшими вдруг губами беззвучно прошептал Афонский и в ужасе повёл глазами по сторонам. Вроде что-то знакомое?.. – но это отметил лишь какой-то далёкий, малюсенький совсем краешек его сознания. Пискнул неуверенно и робко и сразу же умолк. Как перепуганный мышонок при виде кота. Мысли Афонского хлынули стремительным потоком и сразу же всё смыли. Затопили всё. Все краешки и уголки сознания. До самого горизонта. И образовавшийся океан волновался и бил в черепную коробку Афонского грозным прибоем.

Афонский вспомнил дальше. Как он чудом, невероятной, немыслимой удачей какой-то! вернулся в мир живых. Будто выдержал он какое-то смертное испытание. Сам того не зная. Выдержал! Прошёл! Взял препятствие. И ему разрешили вернуться. И продолжить скачки. Или нет! Не так, конечно. Какие там ещё "скачки"! Просто Афонский подсознательно пытался перевести свои ощущения на обычный человеческий язык, подыскивая подходящие образы и сравнения. "Скачки"!… Какие там ещё скачки!.. А хотя... пусть будут скачки. Он взял препятствие! взял! Но будут и другие. Это – не последнее. А теперь он знал, что такое смерть. Он заглянул в её глаза. И не увидел там ничего. Пустота! Хаос. Холод и мрак. Тьма. Без-надёжность. И ничего больше. И решится ли он теперь, во второй раз, если понадобится?..