Фредерик Браун - Звон смерти

– Почему?

– Ну, потому что…

– Ты хочешь сказать, что если бы он и начал к кому-то липнуть, то это был бы ты.

– Он не стал бы этого делать, – засмеялся я, – но, вообще-то говоря, ты почти права. Давай не будем об этом, ладно? Так или иначе, он неплохой парень.

– Хорошо, как-нибудь послушаем его диски. Но другие циркачи, которых я тут встретила…

– Мне кажется, ты неверно о них судишь, Рита. На ярмарке не такие нравы, как у святош из пресвитерианской церкви, но, если ты попадешь в беду, тебе отдадут последнюю рубашку. И в большинстве случаев не потому, что хотят получить что-то взамен.

– Может, ты и прав.

– Разумеется, я прав. Ты судишь предвзято. Взгляни на суть дела с их стороны – и ты с ними поладишь. Они, как бы это выразиться, умеют быть честными, делая бесчестные дела.

– То есть ты хочешь сказать, что не надо пытаться из дерьма делать конфетку?

– Не совсем так, но недалеко от истины.

– Послушай, Эдди, такая жизнь меня не устраивает. В один прекрасный день я найду себе простачка – богатого простачка. Я не хочу нищенствовать всю жизнь. С меня хватит и того, что я выросла на помойке.

Она говорила совершенно серьезно; в ее голосе послышались хищные нотки.

– Ты думаешь, я охочусь за деньгами? Так вот: я действительно за ними охочусь.

– Хорошо» хорошо, ты охотишься за деньгами! Только не надо так волноваться! Положи мне голову на плечо и успокойся.

Она засмеялась и положила мне голову на плечо.

– Какой ты забавный, Эдди. Ты мне нравишься. Хотелось бы, чтобы ты был богат, тогда я попыталась бы тебя подцепить. Но ведь ты не богат?

– У меня есть девятнадцать долларов и тромбон, – ответил я. – А еще у меня есть красивый костюм, но он, к сожалению, сейчас не на мне. У меня под плащом только шорты. Я спал, когда поднялась вся эта паника.

– Я тоже. То есть я заснула, а потом проснулась, потому что мне понадобилось пойти – как это называется у вас, циркачей?

– У нас это называется нужник, – ответил я. – Слушай, давай не будем говорить о том, что случилось сегодня вечером. Я здесь для того, чтобы ты об этом забыла.

– Сейчас мне хорошо, Эдди, не беспокойся. У меня тогда подгуляли нервы, но сейчас я могу говорить об этом спокойно.

– Ну ладно. Может быть, тебе даже станет легче, если ты выговоришься. Слушай, у тебя всегда в кармане револьвер, когда ты идешь в уборную?

– Конечно, нет, не будь дураком! Свет всюду погасили, а фонарика я не нашла. Я боюсь темноты, Эдди. Я хочу сказать, что боюсь оставаться одна в темноте; например, сейчас мне не страшно. Обычно я не ночую на ярмарке. У меня есть в городе номер в отеле. Но сегодня вечером Дарлена попросила остаться с ней.

– Дарлена? Это та, рыженькая?

– Да. Ее муж уехал на несколько дней, а она плохо себя чувствовала. Вот она и попросила меня остаться в их фургоне. Когда я проснулась примерно час назад, я не нашла фонарика, а мне не хотелось будить Дарлену. Я знаю, где Уолтер держит револьвер. Однажды, когда Дарлена открыла ящик, я его там увидела. Я и взяла на всякий случай.

Она вздохнула, потому что, видимо, опять мысленно пережила то» что произошло с ней с тех пор, когда она покинула фургон Уолтера.

– Не думай больше об этом, Рита!

– Да нет, Эдди, все в порядке, я же тебе сказала. Мне хорошо. У меня под плащом не больше, чем у тебя. Я прямо закоченела.

– Представляешь себе картину, если полиция нас задержит за остановку в неположенном месте? – спросил я. – Полиция наверняка сейчас уже на ярмарке. Если ты будешь отсутствовать слишком долго, для тебя это может плохо кончиться, так что давай вернемся.

– Согласна.

– А ты уверена, что выдержишь?

– Да, Эдди. Поцелуй меня, но только один раз. А потом поедем.

И я ее поцеловал только один раз. Это было потрясающе. Меня всего перевернуло. Я даже не ожидал, что смогу почувствовать такое.

Я прошептал:

– Ты уверена, что мы должны вернуться?

– Да, Эдди, пожалуйста!

– Хорошо. Но, может быть, когда-нибудь…

– Может быть, когда-нибудь.

Я повернул ключ, и машина тронулась с места. Дворники, сгонявшие воду со стекла, вновь закачались, как пьяные. Я тоже чувствовал себя опьяневшим. И снова мне пришлось напрячь все свое внимание, чтобы удержать машину на блестящей черной ленте дороги. За весь обратный путь мы не сказали друг другу ни слова.

На ярмарочной площади было теперь светлее. Генератор так и не починили, но народ где-то раздобыл масляные и керосиновые лампы, которые горели в наиболее важных местах. Впечатление было более чем странное: световые пятна делали атмосферу еще более пугающей.