Фредерик Браун - Звон смерти

Мимо нас проходили люди; зазывала продолжал молоть языком, подталкивая народ к входу в балаган. Ему все-таки удалось зазвать не только малышню, но и почти всех собравшихся взрослых. Я отошел от Скитса н последовал за входившей публикой.

И тут же я заметил, что внутри балагана кое-что изменилось. В основном народ толпился вокруг деревянного ограждения в одном из углов балагана.

Я подошел поближе. Внутри ограждения виднелся кусок газона, где вчерашней ночью лежал карлик. Тело уже убрали, но его местоположение было очерчено контуром, как это делает полиция, прежде чем убрать труп. Только на этот раз контур был обозначен не мелом, а тонкой бечевкой, потому что рисовать мелом на траве нельзя. А внутри контура лежал нож с засохшей кровью на лезвии – именно в том месте, где было сердце убитого. Разумеется, это не был тот самый нож убийцы – тот полиция унесла. Это был другой австралийский кинжал, очень похожий на орудие преступника. Уж не знаю, где Скитс взял кровь, но держу пари, что не у себя из пальца.

Какие-то люди пытались протолкнуться к заграждению, пихаясь локтями, и я отошел в сторону. Я был вне себя от гнева. Наверное, мое лицо было достаточно выразительно, когда я взглянул на Скитса. У меня не было ни малейшего желания с ним разговаривать. Вместо этого я двинул его кулаком в грудь, и он опрокинулся навзничь на одну из веревок, которые служат для крепежа палаток. Я постоял какое-то время над ним, пока он поднимался, тщетно надеясь, что он мне ответит. У меня прямо чесались кулаки.

Но вместо этого он медленно, не говоря ни слова, встал. Зато взгляд его колючих глазок пробуравил меня насквозь. Потом он повернулся ко мне спиной и пошел прочь.

И тут я понял; что мне не следовало этого делать. Я попал в глупое положение именно потому, что Скитс не захотел драться.

Когда я постучал в дверь фургона Хоги, голос изнутри прокричал, что я могу войти. Он и Мардж сидели в углу фургона, служившем кухней. Компания, производящая фургоны, не подумала о размерах Хоги, проектируя этот маленький отсек. Он занимал его почти полностью. Хоги улыбнулся мне.

– Привет, Эд. Бери стул и садись, но говори потише.

И он кивнул головой в сторону кушетки, на которой я увидел спящую Риту. Она сняла свое сиреневое платье, чтобы не измять. На ней была только кремовая комбинация, формы, видневшиеся под комбинацией, были так совершенны, что у меня захватило дух.

– Хочешь кофе, Эд? – спросила Мардж.

Кофе мне не хотелось, но я ответил: «Конечно!» Я сам взял чашку и ложечку в шкафчике, а потом уселся на стуле посреди фургона. Так я не видел ни кушетки, ни кремовой комбинации. Я почувствовал себя несколько увереннее.

Мардж налила мне кофе. У нее были усталые глаза. Я впервые заметил серые пряди в ее черных волосах. Она была небрежно причесана и совсем не накрашена. Видимо, она прочла мои мысли,

– Не смотри на меня, Эд. Я знаю, что у меня ужасный вид.

– Вовсе нет! – поспешил сказать я. Она улыбнулась в ответ.

– Во всяком случае, не сравнивай меня с Ангельской Мордашкой.

– С Ангельской Мордашкой?

– С Ритой. Так ее прозвал мой муж. Но вообще-то я его к ней не ревную.

– Вот как! – сказал я. Хоги рассмеялся:

– Хорошо иметь жену, которая тебе доверяет. На нее можно положиться, если надо скрыть, что ты преступник.

Он говорил не всерьез, но это было все-таки слегка неуместно. Я увидел, что Мардж бросила на него недовольный взгляд. Я даже подумал, что сейчас она начнет ругаться, и поспешил переменить тему.

– А когда откроются «живые картины»?

– Мори сказал, что откроется после трех, если только не начнется дождь. Риту надо разбудить в три часа. Бедняжка плохо спала в эту ночь. А ты сегодня выходил, Эд? Как ты думаешь, будет дождь?

Я пожал плечами.

– Не знаю, но дядя Эм считает, что дождя не будет. У него дар предвидения в отношении погоды. А как поживает Сыози?

Хоги удрученно покачал головой. – Неважно. Мне кажется, я сделал неудачную покупку. Эта обезьяна сильно больна. Тут вмешалась Мардж:

– За сто пятьдесят долларов я могла бы накупить кучу платьев. Да и сезон кончается… Хоги развел руками:

– Конечно, она обошлась мне в сто пятьдесят долларов, да еще нужно платить за специальный корм и лекарства, но, если я ее вылечу, она окупит все расходы. Ты знаешь, сколько за нее можно будет получить, Эд?

– Сколько?

– Верных пятьсот долларов. Это выгодное дело, но у меня на уме другое. Всю зиму я буду ее дрессировать, и, если у меня получится, как я задумал, я не уступлю ее и за пятьсот. В будущем сезоне она будет выступать в большом шапито. На ней я заработаю немалые деньги.